От ненависти до любви - [5]
Вот только в чёрных, пылающих звёздами глазах, не было ни капли тепла, лишь непонятное загадочное мерцание, в котором можно увидеть собственное отражение, но никогда нельзя проникнуть внутрь.
Он был красив, и в то же время удивительно недоступен. Тонкие губы кривила саркастическая усмешка, а изящные брови, всё время хмурились или надменно взлетали вверх, выражая вопросительное недоумение на весь мир, словно не понимая "как этот мир, смеет мешать ЕМУ".
Несколько мгновений они разглядывали друг друга с самыми разными эмоциями, не понимая, почему их сердца, так судорожно стучат.
" Он холоден как лёд, я замёрзаю от одного его взгляда" - подумал Ири, и ему стало грустно.
"Он как обжигающее пламя, я сгорю в его свете" - Грандин впервые испытал страх. - "Его сияние затмевает меня"
А одноклассники стояли и любовались на них, распахнув рты и боясь разрушить это удивительное зрелище: восхитительное соприкосновение света и темноты. Они подчёркивали красоту друг друга и сияние каждого, ещё больше усиливалось рядом со своей противоположной половиной. Казалось, ещё секунда и они соединяться вместе, сольются в единое целое своей гармонии, что бы никогда больше не разлучаться.... И исчезнут, превратившись в диковинный медальон на котором золотом будет выгравировано их единение. Потому что они не могли существовать вместе, точно так же как невозможно было им оказаться друг без друга. Со стороны казалось, что эта судьба. И сумрачный Грандин Мист и сияющий Ири Ар должны были понимать или чувствовать это.
Иногда отсутствие зеркал в академии было сродни катастрофе. Возможно, если бы в ту секунду, они могли увидеть себя со стороны, всё могло сложиться иначе.
Но говорят, вышивая на ткани мироздания узоры человеческой судьбы, богини времени, допускают случайные стежки, и тогда они и сами не знают, что у них получиться в результате.
Грандин прогоняя оцепенение, тряхнул головой, небрежно отбрасывая с плеча прядь роскошных волос. Жест, заставивший присутствующих восторжённо ахнуть, ибо струящаяся волна переливающегося шёлка, поистине стоила денег, которые он угрохал, нанимая лучшего в столице куафера.
Кажется, на Ири это произвело должное впечатление, он ошеломлённо моргнул, и Мистраля словно накрыло тёплой волной, чужой искренности: спокойной, естественной, доброжелательной.
Грандин прекрасно понимал, какой выгодный эффект способна производить внешность, но в манерах и поведении Ара, не ощущалось демонстративности или работы на публику, свойственных людям избалованным вниманием. Свойственных, самому Грандину настолько привыкшему к лжи и лицемерию, что их отсутствие внезапно показалось ересью, дискомфортом привычной реальности.
Он просто был. Честный, открытый, настоящий. И может быть именно поэтому, быть рядом с ним внезапно оказалось столь невыносимо....
И упоительно.
Словно глоток чистого свежего кислорода, посреди душных пропитанных фальшью и угодничеством стен, стен отразивших Мистралю его собственное неприглядное отражение. И на секунду захотелось закрыться ладонями, сбежать. Или остановиться подтянуться, начать дышать полной грудью рядом с ним, потому что этот свет дарил очищение и спокойствие, как если бы после долгой и утомительной поездки, полной грязи и энергетики случайных и ненужных людей, похожих на пустые мусорные обёртки, он внезапно вернулся домой.
Вот только его дом, оказался занят целой толпой народа, сгрудившегося среди увитых плющом решёток, оседлавших кресла и толкающих друг друга только что не в цветочные вазоны...Немыслимо.
Грандин непроизвольно скривился, отметив, что Ар не делает различий по рангам, одинаково равно обращаясь со всеми, включая "отверженных" - учеников, невысокого происхождения, картинно презираемых остальными студиозами. Ибо не было большего позора здесь, чем, обладая изначально низким статусом, получить публичное предупреждение на отчисление из академии за неуспеваемость. Но Ири ещё не знал подобных тонкостей.
Он тепло улыбался, и Мистраль с внезапной мучительной ревностью осознал, что Ар принадлежит всем. Абсолютно всем.
И что в его тепле греются и купаются многие. А он позволяет людям свободно трогать себя, обращаться, раздаривая ласковое обаяние направо и налево. И они почти все касались его, словно бы невзначай, но за каждым этим прикосновением, стояло скрытое обожание и желание забрать у Ири частичку маленького солнца. И он, радостно делился собой, способный отдавать до бесконечности, не осознавая, что этим вызывает у Грандина приступ неконтролируемого бешенства.
Словно стаяотвратительных гусениц набросившихся на божественный цветок.
Грандину внезапно захотелось передавить их всех, ничтожеств, посмевших осквернять чужой свет, своим грязным присутствием.
И от собственной ассоциации стало смешно, и одновременно горько. Непонятно странно, и удивительно, как если бы на него разом нахлынули противоречивые эмоции, а он совершенно не представлял, как с ними совладать.
Но увы, подобное могло относиться к кому угодно, только не к Грандину Мистралю.
