От литеры до литературы - [7]
В разгар жестокой войны, бушующей прямо под стенами города, в ходе душераздирающего диалога между мужем-героем и его женой о смысле и перспективах войны настроение внезапно меняется, и отец, смеясь, снимает с головы боевой шлем, напугавший младенца. В краткие мгновения воссоединения семьи шлем перестает заслонять смеющееся лицо Гектора, склоняющегося, чтобы поцеловать сына. Но шлем никуда не делся, он лежит на земле, ярко сверкая на солнце, и, наверно, младенец продолжает хныкать, напоминая о том, что это всего лишь краткая передышка в войне, которая закончится гибелью Гектора и разрушением великой Трои.
Все это всплыло в моей памяти, когда я впервые поднялся на холм к руинам Трои. Цитадель некогда располагалась неподалеку от моря, но за века, прошедшие после падения Трои (ок. 1200 до н. э.), наносы реки Скамандр заставили море отступить. Если в античные времена Троя господствовала над проливом, разделявшим Азию и Европу, то в наши дни холм поднимается над плоской равниной, и море чуть видно с него на горизонте.
Еще сильнее, чем местоположение города, меня разочаровал его размер. Троя оказалась крохотной. Я представлял себе огромную высоченную крепость с многолюдным городом внутри, а это поселение можно было пройти из конца в конец за пять минут. Трудно было даже представить себе, каким образом эта мини-твердыня могла так долго противостоять могучей греческой армии. Неужели эпос просто-напросто непропорционально раздул размеры скромного укрепленного городка?
Пока я переживал разочарование, мне пришло в голову, что реакция Александра была совершенно противоположной: он полюбил Трою. Как и я, Александр бредил этой легендой с детства, с тех самых пор, когда его впервые приобщили к гомеровскому миру. По Гомеру он учился читать и писать[28]. Радуясь успехам Александра, царь Филипп убедил переехать на север, в Македонию, самого знаменитого из живших тогда греческих философов – Аристотеля. Тот считал Гомера основателем греческой культуры, греческого мировоззрения и был величайшим из его комментаторов. Александр с высоты своего положения воспринимал Илиаду Гомера не только как описание важнейшего события греческой истории, но еще и как идеал, сподвигший его на поход в Азию. Тот список Илиады, который Александр клал под подушку, собственноручно снабдил комментариями его учитель Аристотель[29].
Прибыв в Азию, Александр первым делом поклонился могиле Протесилая[30], который, как сообщала Илиада, первым вступил на берег, когда греческое войско достигло Трои. Этот поступок Александра стал лишь его первым шагом в воплощении событий, описанных Гомером. Добравшись до Трои, Александр и его друг Гефестион возложили венки на памятники Ахиллу и Патроклу[31], показав миру, что следуют путями прославленных греческих воинов и любовников. Затем Александр и его соратники состязались в беге нагишом вокруг городских стен – согласно Гомеру, так Ахиллес преследовал Гектора[32]. Когда Александру показали лиру, которая, по словам легенды, принадлежала Парису, он же заявил: «Я бы предпочел увидеть ту, которой владел Ахиллес»[33], – и взял из храма священное оружие, хранившееся там со времен Троянской войны[34]. Завоевывать Азию он отправится с оружием гомеровской эпохи.
Хоть Троя и не имела существенного стратегического значения, ее посещение раскрыло тайные пружины кампании Александра: он явился в Азию, чтобы лично прожить историю Троянской войны. Гомер сформировал мировосприятие Александра, и теперь Александр начал кампанию, руководствуясь им. Придя в Трою, Александр решил воплотить в жизнь эпическую легенду, какую не мог бы представить себе даже Гомер, и возвеличил Гомера, осуществив завоевание Азии в гораздо большем масштабе. (Похоже, легендарный царь предпочитал совсем не те эпизоды Илиады, что я: если меня привлекала семейная сцена встречи Гектора, Андромахи и их сына, то Александр отождествлял себя с непобедимым в боях Ахиллесом.)
Пока Александр находился в Трое, Дарий послал навстречу ему войско греческих наемников под командованием персов. Первое сражение Александра с персами на реке Граник закончилось разгромом персидской армии[35]. Дарий неожиданно узнал, что молодой македонец куда опаснее, чем казалось. Решив, что пора взять инициативу в свои руки, Дарий начал собирать большое войско, чтобы покончить с возмутителем спокойствия.
Армия Александра Македонского и его союзников-греков заметно уступала персидской в численности, зато превосходила ее в подготовке и боевой тактике. Отец Александра заимствовал у греков фалангу – построение сплошной шеренгой воинов-пехотинцев, каждый из которых держал в одной руке щит, в другой – копье, и все защищали и поддерживали друг друга. Добившись при обучении своих солдат суровой дисциплины, Филипп сумел заставить и научить их пользоваться более длинными копьями, благодаря чему шеренга превращалась в непроницаемую движущуюся стену[36]. Александр, придя к власти, дополнил усовершенствованную фалангу быстрой кавалерией, которая могла обойти войско противника и ударить с тыла. Сам же он выработал уникальный боевой стиль, воодушевлявший воинов. Если противник, Дарий, обычно пребывал в тылу сражающегося войска, то Александр возглавлял атаку и кидался туда, где кипела самая горячая битва. Однажды во время штурма он, опередив всех своих воинов, забрался на стену в сопровождении всего двоих телохранителей и оказался в гуще обороняющихся. Когда соратники догнали полководца, тот, окруженный со всех сторон, раненный, продолжал успешно отбиваться от многочисленного противника
Как наследие русского символизма отразилось в поэтике Мандельштама? Как он сам прописывал и переписывал свои отношения с ним? Как эволюционировало отношение Мандельштама к Александру Блоку? Американский славист Стюарт Голдберг анализирует стихи Мандельштама, их интонацию и прагматику, контексты и интертексты, а также, отталкиваясь от знаменитой концепции Гарольда Блума о страхе влияния, исследует напряженные отношения поэта с символизмом и одним из его мощнейших поэтических голосов — Александром Блоком. Автор уделяет особое внимание процессу преодоления Мандельштамом символистской поэтики, нашедшему выражение в своеобразной игре с амбивалентной иронией.
В книге, посвященной теме взаимоотношений Антона Чехова с евреями, его биография впервые представлена в контексте русско-еврейских культурных связей второй половины XIX — начала ХХ в. Показано, что писатель, как никто другой из классиков русской литературы XIX в., с ранних лет находился в еврейском окружении. При этом его позиция в отношении активного участия евреев в русской культурно-общественной жизни носила сложный, изменчивый характер. Тем не менее, Чехов всегда дистанцировался от любых публичных проявлений ксенофобии, в т. ч.
Настоящая книга, написанная писателем-документалистом Марком Уральским (Глава I–VIII) в соавторстве с ученым-филологом, профессором новозеландского университета Кентербери Генриеттой Мондри (Глава IX–XI), посвящена одной из самых сложных в силу своей тенденциозности тем научного достоевсковедения — отношению Федора Достоевского к «еврейскому вопросу» в России и еврейскому народу в целом. В ней на основе большого корпуса документальных материалов исследованы исторические предпосылки возникновения темы «Достоевский и евреи» и дан всесторонний анализ многолетней научно-публицистической дискуссии по этому вопросу. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
«Лишний человек», «луч света в темном царстве», «среда заела», «декабристы разбудили Герцена»… Унылые литературные штампы. Многие из нас оставили знакомство с русской классикой в школьных годах – натянутое, неприятное и прохладное знакомство. Взрослые возвращаются к произведениям школьной программы лишь через много лет. И удивляются, и радуются, и влюбляются в то, что когда-то казалось невыносимой, неимоверной ерундой.Перед вами – история человека, который намного счастливее нас. Американка Элиф Батуман не ходила в русскую школу – она сама взялась за нашу классику и постепенно поняла, что обрела смысл жизни.
Канадский ученый, эколог и политолог Вацлав Смил знаменит своими работами о связи энергетики с экологией, демографией и реальной политикой, а также виртуозным умением обращаться с большими массивами статистических данных. Эта книга, которая так восхитила Билла Гейтса, обобщает самые интересные материалы, которые Смил пишет для журнала IEEE Spectrum – одного из ведущих научно-инженерных изданий мира, и представляет собой актуальное руководство для понимания истинного положения дел на нашей планете.
Наша сегодняшняя жизнь перенасыщена информацией, однако большинство людей все же не знают, как на самом деле устроен наш мир. Эта книга освещает основные темы, связанные с обеспечением нашего выживания и благополучия: энергия, производство продуктов питания, важнейшие долговечные материалы, глобализация, оценка рисков, окружающая среда и будущее человека. Поиск эффективного решения проблем требует изучения фактов — мы узнаем, например, что глобализация не была неизбежной и что наше общество все сильнее зависит от ископаемого топлива, поэтому любые обещания декарбонизации к 2050 году — не более чем сказка.
Сочинение итальянского дипломата, писателя и поэта Бальдассаре Кастильоне (1478–1529) «Придворный», соединяющее воспоминания о придворной жизни герцогства Урбино в начале XVI века с размышлениями о морали, предназначении, стиле поведения дворянина, приближенного к государю, – одна из тех книг эпохи Возрождения, что не теряли популярности на протяжении последующих веков и восхищали блестящие умы своего и будущих столетий. Для истории культуры труд Кастильоне явился подлинной сокровищницей, и сложно представить, насколько более скудными оказались бы знания потомков об эпохе Возрождения, не будь он создан. Составленное в виде сборника занимательных и остроумных бесед, это ярко и непринужденно написанное произведение выходит за рамки источника сведений о придворных развлечениях своего времени и перечня достоинств совершенного придворного как всесторонне образованного и утонченно воспитанного человека, идеального с точки зрения гуманистических представлений.
«Эта книга посвящена захватывающей и важной для любого человека теме – осознанию себя как части общества и рассмотрению самого феномена общества под лупой эволюционных процессов в животном мире. Марк Моффетт сравнивает человеческое общество с социальными образованиями общественных насекомых, и эти сравнения вполне уместны. И его последующий интерес к устройству социальных систем у широкого круга позвоночных, от рыб до человекообразных обезьян, не случаен. Как эволюциониста, его интересы связаны с выявлением причин и факторов, влияющих на трансформации социального поведения у разных таксонов, роли экологии в усложнении общественных связей, с поиском связей между морфологическими и психологическими преобразованиями, в конечном итоге приведших к возникновению нашего вида.