От Ленина до Путина. Россия на Ближнем и Среднем Востоке - [15]

Все советские лидеры находились под грузом идейно-политического наследия Сталина, разделяя с большей или меньшей искренностью его основополагающие взгляды. Но кругозор Никиты Хрущева, полуграмотного самородка, ставшего крупным политическим деятелем с богатейшим опытом практической работы за пределами Кремля, фигуры больше трагической, чем комической, был шире, чем у многих из его окружения. Политический инстинкт подсказал ему и его единомышленникам необходимость отказаться от наиболее одиозных форм правления его предшественника, закрыть концлагеря, искать новые формы сосуществования и борьбы с Западом. Постепенно в сферу его внимания попал и «третий мир».

Никита Хрущев фактически заменил сектантский большевистский лозунг «Кто не с нами — тот против нас» на новый: «Кто не против нас — тот с нами». Он установил дружеские отношения с премьер-министром Индии Джавахарлалом Неру и президентом Индонезии Сукарно. Посетив в конце 1955 года эти страны, а также Афганистан вместе с тогдашним председателем Совета министров Николаем Булганиным и убедившись, что обстановка там совсем не соответствует сталинским схемам, он понял, что курс афро-азиатских государств, которые провели в апреле 1955 года в Бандунге свою конференцию и приняли пять принципов мирного сосуществования («панча шила»), не противоречил интересам СССР, а скорее увеличивал дистанцию между этими государствами и Западом.

Хрущев и его окружение внимательнее стали присматриваться к значительному антизападному («антиимпериалистическому») потенциалу во многих арабских странах и без труда заметили их готовность сотрудничать с СССР.

В Отчетном докладе ЦК КПСС XX съезду партии (февраль 1956 года), сделанном Хрущевым, содержалось не только «разоблачение культа личности Сталина». Авторы доклада впервые большое внимание уделили и «третьему миру». Они отмечали, что наступил «предсказанный Лениным» новый период всемирной истории, когда народы Востока стали принимать активное участие в решении судеб всего мира. Обращалось внимание и на то, что, в отличие от довоенного периода, подавляющая часть стран Азии выступает теперь на мировой арене в качестве суверенных государств, отстаивающих свое право на самостоятельную внешнюю политику. «Международные отношения, — говорилось в докладе, — вышли за рамки отношений государств, населенных по преимуществу народами белой расы, и начинают приобретать характер подлинно всемирных отношений»^{30}. Об этом же говорилось и в резолюции съезда, в которой было впервые указано, что «силы мира» значительно умножились «в связи с появлением на мировой арене группы миролюбивых государств Европы и Азии, провозгласивших принципом своей внешней политики неучастие в военных блоках». В результате этого создалась обширная «зона мира», включающая как социалистические, так и несоциалистические «миролюбивые государства Европы и Азии» и «охватывающая больше половины населения земного шара»^{31}.

На XXI съезде КПСС (январь — февраль 1959 года) был сделан новый шаг в оценке реалий «третьего мира»: большинство колониальных и полуколониальных стран, которые еще не так давно представляли собой «резервы и тылы империализма», перестали быть таковыми. Эти страны «борются против империализма и колониализма, за свободу и национальную независимость»^{32}. XXII съезд КПСС (октябрь 1961 года) пошел дальше: выход молодых независимых государств Азии и Африки на мировую арену, их активная роль в решении проблем войны и мира «существенно изменили соотношение сил в пользу миролюбивого человечества»^{33}, то есть СССР и его союзников, привели к серьезным изменениям во всей системе международных отношений. На XXI и XXII съездах КПСС отмечалось, что национальная буржуазия, ставшая у власти в ряде освободившихся стран, еще не исчерпала своей прогрессивной роли и способна участвовать в решении насущных общенациональных задач. Но доверия к «национальной буржуазии» все же не было, потому что «по мере обострения классовой борьбы» внутри страны она проявляет все большую склонность к «соглашательству с империализмом и внутренней реакцией».

Более гибкая и успешная, чем раньше, политическая практика требовала видоизменения уцелевших мессианских лозунгов, без которых она пока что не могла существовать, отказа от заскорузлых формулировок. Хрущевское руководство достаточно быстро и для того периода успешно нашло новые клише для теоретического и пропагандистского оформления своей политики в «третьем мире»: «некапиталистический путь развития», «революционная демократия», «национальная демократия».

Итак, мир уже не выглядел черно-белым, не был разделен исключительно на «них» и на «нас». Мир приближался к «светлому будущему», но этот путь не обязательно лежал через кровавые войны. Изменилось и соотношение мировых сил «в пользу социализма», появилась возможность предотвратить «агрессивные действия империализма». Формы перехода к социализму могли быть разнообразными, включая мирное развитие революции.

Вряд ли Хрущев ставил под вопрос ленинско-сталинскую идею «общего кризиса капитализма», «научно обоснованного» перехода к «коммунистической формации». «Я в восторге от Нью-Йорка города. Но кепчонку не сдерну с виска. У советских собственная гордость: на буржуев смотрим свысока» — Никита Хрущев с полной искренностью мог бы повторить наивные слова Владимира Маяковского. Однако новый советский лидер отверг идею обязательной кровавой бани при «смене формаций». И это было одним из выдающихся новшеств. Когда он говорил американцам: «Мы вас похороним», он имел в виду только социально-политическую, но не военную и не человеческую сторону. От войны как продолжения политики другими средствами в ядерную эпоху он отказывался (хотя, как показала практика, мог блефовать, и по-крупному). Он искренне выступал за мирное сосуществование, но на основе соревнования, в том числе в военно-политической сфере (без развязывания всеобщей ракетно-ядерной войны), с расчетом на победу социализма в лице Советского Союза.