От Лекока до Люпена - [5]

В романах Габорио действует реальный розыскной и следственный аппарат — полицейские и следователи, обвинители и защитники; ставятся актуальные и сегодня юридические проблемы. В «Деле вдовы Леруж» это и вопрос о роли суда присяжных, которые помогают избежать судебных ошибок, и вопрос о судебных ошибках вообще (писатель полностью на стороне тех, кто «предпочтут отпустить на свободу три десятка злодеев, лишь бы не осудить одного невиновного»), и до сих пор не решенный полностью вопрос о случаях, когда ответственность преступника ограниченна. Эта проблема, зафиксированная в статье 64 французского уголовного кодекса,[3] привлекла особенное внимание Ж. Сименона — не только в его романах, но и в публицистических выступлениях. Возмущение Габорио вызывает недостаточная техническая оснащенность полиции: «Хотя существует фотография, электрический телеграф, имеются тысячи возможностей, неизвестных раньше, они не используются».

Романы «Дело вдовы Леруж» и «Преступление в Орсивале» появились почти одновременно в 1866 г.[4] С этого времени французские исследователи и отсчитывают историю французского полицейского романа.

Уже в этих произведениях Габорио следует сформулированному им принципу: «Роль читателя состоит в том, чтобы установить убийцу, роль автора — в том, чтобы сбить читателя с правильного пути». Однако если бы все искусство романиста заключалось только в этом, вряд ли полицейские романы принесли бы Габорио европейскую славу.

Время действия в «Преступлении в Орсивале» и в «Деле вдовы Леруж» с самого начала совершенно точно определено автором: события происходят в начале 60-х годов. Тут не просто указание на современность, но и установление исторического контекста, многие особенности, обстоятельства которого были хорошо знакомы читателю середины века и придавали повествованию подчеркнутую достоверность.

Впечатление достоверности, подлинности описываемых событий усиливают и точные указания на место действия. Преступление, совершенное в «Деле вдовы Леруж», произошло в окрестностях Буживаля, селения, хорошо знакомого парижанам. По субботам и воскресеньям и тогда, и в наши дни на живописный берег Сены приезжали и приезжают отдыхающие горожане. С описания усадьбы графа де Тремореля, также расположенной неподалеку от Парижа, начинается действие и в романе «Преступление в Орсивале».

Подобно Бальзаку, Габорио «прописывает» своих парижских героев «Дела вдовы Леруж» в местах, где им и положено быть в соответствии с их социальным положением: богатый особняк графа де Коммарена расположен в аристократическом предместье Сен-Жермен, маркиза д'Арланж живет в центре города недалеко от Дома Инвалидов, ушедший на покой сыщик Табаре — вблизи вокзала Сен-Лазар, откуда рукой подать до рабочих кварталов, следователь Дабюрон — на левом, «интеллектуальном», берегу Сены, любовница Ноэля Жерди Жюльетта Шафур — на улице Фобур-Монмартр, где живет немало женщин сомнительного поведения. Значение таких подробностей, конечно, часто ускользает от читателя-нефранцуза, но для соотечественников Габорио они были весьма существенны.

Возможно, от Бальзака в романах Габорио и неожиданные, почти никогда не повторяющиеся в полицейских романах пространные рассуждения автора и его героев о роли и месте современного дворянства, буржуазии, крестьян, о взаимоотношениях в обществе различных составляющих его классов и социальных групп не вообще, а в специфической обстановке Второй империи. Выразительны портреты графа де Коммарена, потерявшей представление о времени вздорной маркизы д'Арланж, сыщика Табаре, ростовщика Клержо, следователя Дабюрона. Стремясь преодолеть неподвижность, заданность персонажей приключенческих романов «народной» литературы, Габорио наделяет своих героев их предысторией, во многом объясняющей их поведение, придает им способность изменяться в ходе действия, некоторой противоречивостью между их внешним обликом, поступками, рассчитанными на реакцию других людей, и их подлинной сущностью. Правда, в этом есть и некий хитрый умысел автора, желание «обмануть» читателя, подсунуть ему ложную версию, заставить подозревать в совершенном преступлении то одного, то другого персонажа.

Характеризуя участников происходящих событий, Габорио использует иронию, например по отношению к Клержо или маркизе д'Арланж, прямые инвективы, сатиру и юмор (так, блестящий аристократ граф де Коммарен у него «на любое противоречие реагировал, как племенной жеребец на укус слепня»).

Со знанием дела, опять-таки следуя Бальзаку, описывает Габорио кварталы Парижа, аристократические и буржуазные интерьеры, государственные учреждения и светские салоны. Рассказывая о кругах парижской жизни, Бальзак называл их адом, который «когда-нибудь, вероятно, обретет своего Данте»; словно повторяя создателя «Человеческой комедии», Габорио взывает к великому итальянскому поэту («понадобился бы новый Данте»), когда отправляет читателя в парижский Дворец правосудия, галерею которого он описывал также «по-бальзаковски»: «Это своего рода кулисы Дворца правосудия, зловещего театра, где разыгрываются самые реальные драмы, замешенные на настоящей крови».