От Кибирова до Пушкина - [34]
В обоих текстах бросается в глаза звуковая аранжировка — игра с согласным «л». Возможно, ранние стихотворные опыты Кузмина и не заслуживали бы слишком пристального внимания, если бы мы не наблюдали схожей фонетической картины в его зрелом и особенно позднем творчестве, в котором можно обнаружить связь именно с «допоэтическим периодом» именно через звуковое «облачение» стихов. Ср., к примеру, самое начало поздней (1925, опубл. 1929) вещи Кузмина «Форель разбивает лед», считающейся безусловным шедевром:
Как и в стихотворении, близком к «Форели» по времени (1926):
Здесь целый кузминский комплекс образов, сопряженных со звуком «л»: хрустальность (и связанные с ней качества стеклянности, прозрачности, хрупкости, ломкости, звонкости и т. п.); к этому ряду, со встроенными в него леденцами, добавляются еще лепетание, лакомство… Сознательное ли это тяготение, детское ли неосознанное стремление к нежности (если не зависимость от нее), но все подобные мысли приходят на ум даже при беглом сопоставлении с Кузминым поздним.
Можно было бы сказать, что некоторая перифрастичность высказывания, роднящая Кузмина с греческими эллинистическими и раннесредневековыми арабскими поэтами («стал лаком до льда» = заледенел, замерз; «отведал алых щек» = «солнце коснулось щек своим лучом» и т. д.), своим истоком также имеет прежде всего звуковой образ, в котором звук «л» выступает неким «эмбрионом» дальнейших смыслов.
Конечно, есть свои резоны для того, чтобы считать это стихотворение 1897 года, уже четыре раза приведенное в биографии Кузмина, его первым оригинальным поэтическим опытом (поскольку, как заявлено самим автором, оно не писалось «в расчете на музыку»), и все же оно ничем не выбивается из ряда стихотворений, написанных именно с этой целью — стать основой для вокального произведения (как пишет и сам Кузмин: «хотя оно очень годится для таковой, мне кажется»), А если так, то список музыкальных сочинений Кузмина дает нам образчики и более ранних произведений. Исходя из этого списка, первым поэтическим опытом Кузмина следует, вероятно, считать его стихотворение «Лебединый замок», написанное и положенное на музыку в мае 1893 года[336]. Нигде в известных нам публикациях это стихотворение не отмечается Кузминым специально как первый поэтический опыт (возможно, из-за его незначительности), однако, зная природу возникновения его первоначальных поэтических текстов и имея под рукой такое подспорье, как рассматриваемый Список, можно почти с полной уверенностью утверждать, что это так. Вообще говоря, мы несколько погрешили против истины, заявив, что дневник Кузмина — единственный ценный источник его биографии. Обширная переписка с Г. В. Чичериным, гимназическим другом Кузмина, охватывающая период с середины 1890-го по 1900-е годы, во многом заменяет дневник и по подробности описываемых событий, и по интимности признаний (в данном случае не самому себе, а ближайшему другу)[337]. Письма Чичерину, как отмечалось не раз, — ценнейший документ, позволяющий судить о личности и творчестве будущего поэта, его музыкальных сочинениях, литературных интересах, вкусах и пристрастиях. Приведем любопытный отрывок из письма от 21 мая 1893 года, посланного Чичерину в Петербург из Сестрорецка, где Кузмин проводил время со своей семьей.
Я прочел Ибсена. Сначала он мне казался тяжеловатым, но теперь я в восторге. Отчасти он мне напоминает Вагнера: что-то сильное, мрачное, до крайности нервное и экзальтированное. Но иногда он все-таки стар и тяжел. Сегодня чудное утро, я бродил по морю и набросал оркестровку «Лебединого замка». Ты знаешь, море (и вообще природа) так несравненно красивее утром и вечером, чем днем. Вероятно — косые лучи; в полдень и вообще днем как-то все или буднично или (когда очень жарко) мертвенно или глупо. А вечером так истерично и романтично! Утром — так свежо, празднично, prachtvoll[338]. Не правда ли?[339]
Сложно сказать, об этом ли нотном тексте пишет Кузмин, но в его фонде в Публичной библиотеке сохранилась нотная тетрадь с набросками произведений этого времени[340]. Здесь мы встречаем вокальные миниатюры на тексты Пушкина, Лермонтова, В. Гюго, А. де Мюссе и других авторов (на русском и французском языках), сочиненные в период с весны 1893 по апрель 1895 года[341]. Среди этих пьес присутствует вокальная миниатюра без названия (первая строчка «По синему озеру лебедь плывет…») для тенора с фортепиано (c-moll, s, Andante con moto) и с наметками оркестровки (о которой как раз говорится в приведенном письме).
Вот это стихотворение (разбивка на строки наша[342]):
Тимур Кибиров — поэт и писатель, автор более двадцати поэтических книг, лауреат многих отечественных и международных премий, в том числе премии «Поэт» (2008). Новая книга «Генерал и его семья», которую сам автор называет «историческим романом», — семейная сага, разворачивающаяся в позднем СССР. Кибиров подходит к набору вечных тем (конфликт поколений, проблема эмиграции, поиск предназначения) с иронией и лоскутным одеялом из цитат, определявших сознание позднесоветского человека. Вложенный в книгу опыт и внимание к мельчайшим деталям выводят «Генерала и его семью» на территорию большого русского романа, одновременно искреннего и саркастичного.
«Суть поэзии Тимура Кибирова в том, что он всегда распознавал в окружающей действительности „вечные образцы“ и умел сделать их присутствие явным и неоспоримым. Гражданские смуты и домашний уют, трепетная любовь и яростная ненависть, шальной загул и тягомотная похмельная тоска, дождь, гром, снег, листопад и дольней лозы прозябанье, модные шибко умственные доктрины и дебиловатая казарма, „общие места“ и безымянная далекая – одна из мириад, но единственная – звезда, старая добрая Англия и хвастливо вольтерьянствующая Франция, солнечное детство и простуженная юность, насущные денежные проблемы и взыскание абсолюта, природа, история, Россия, мир Божий говорят с Кибировым (а через него – с нами) только на одном языке – гибком и привольном, гневном и нежном, бранном и сюсюкающем, певучем и витийственном, темном и светлом, блаженно бессмысленном и предельно точном языке великой русской поэзии.
Сборник статей посвящен 60-летию Александра Васильевича Лаврова, ведущего отечественного специалиста по русской литературе рубежа XIX–XX веков, публикатора, комментатора и исследователя произведений Андрея Белого, В. Я. Брюсова, М. А. Волошина, Д. С. Мережковского и З. Н. Гиппиус, М. А. Кузмина, Иванова-Разумника, а также многих других писателей, поэтов и литераторов Серебряного века. В юбилейном приношении участвуют виднейшие отечественные и зарубежные филологи — друзья и коллеги А. В. Лаврова по интересу к эпохе рубежа столетий и к архивным разысканиям, сотрудники Пушкинского дома, где А. В. Лавров работает более 35 лет.
«Книга волшебных историй» выходит в рамках литературного проекта «Книга, ради которой…» Фонда помощи хосписам «Вера».В тот момент, когда кажется, что жизнь победила нас окончательно, положила на обе лопатки и больше с нами ничего хорошего не случится, сказка позволяет выйти из этой жизни в какую-то совсем другую: иногда более справедливую, иногда более щедрую, иногда устроенную немножко подобрее, – и поверить всем сердцем, что правильно именно так. Что так может быть, а потому однажды так и будет. Сказка – утешение.
«Новый Белкин» составлен из повестей тех писателей, которые входили в «пятерку» лучших, но не стали лауреатами. Это повести финалистов ежегодной литературной премии Ивана Петровича Белкина – Эргали Гера, Андрея Дмитриева, Ильи Кочергина, Марины Палей, Ирины Поволоцкой, Игоря Фролова и Маргариты Хемлин. В сборник включены статьи и эссе удостоенных диплома «Станционный смотритель» критиков и литературоведов – Инны Булкиной, Льва Данилкина, Евгения Ермолина, Аллы Латыниной и Андрея Немзера, координатора премии Натальи Ивановой, а также размышления о словесности в стихах – Тимура Кибирова.
Историко-филологический сборник «И время и место» выходит в свет к шестидесятилетию профессора Калифорнийского университета (Лос-Анджелес) Александра Львовича Осповата. Статьи друзей, коллег и учеников юбиляра посвящены научным сюжетам, вдохновенно и конструктивно разрабатываемым А.Л. Осповатом, – взаимодействию и взаимовлиянию литературы и различных «ближайших рядов» (идеология, политика, бытовое поведение, визуальные искусства, музыка и др.), диалогу национальных культур, творческой истории литературных памятников, интертекстуальным связям.
За два месяца до выхода из печати Белинский писал в заметке «Литературные новости»: «Первого тома «Ста русских литераторов», обещанного к 1 генваря, мы еще не видали, но видели 10 портретов, которые будут приложены к нему. Они все хороши – особенно г. Зотова: по лицу тотчас узнаешь, что писатель знатный. Г-н Полевой изображен слишком идеально a lord Byron: в халате, смотрит туда (dahin). Портреты гг. Марлинского, Сенковского Пушкина, Девицы-Кавалериста и – не помним, кого еще – дополняют знаменитую коллекцию.
Данный сборник составлен на основе материалов – литературно-критических статей и рецензий, опубликованных в уфимской и российской периодике в 2005 г.: в журналах «Знамя», «Урал», «Ватандаш», «Агидель», в газетах «Литературная газета», «Время новостей», «Истоки», а также в Интернете.
Один из основателей русского символизма, поэт, критик, беллетрист, драматург, мыслитель Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865–1941) в полной мере может быть назван и выдающимся читателем. Высокая книжность в значительной степени инспирирует его творчество, а литературность, зависимость от «чужого слова» оказывается важнейшей чертой творческого мышления. Проявляясь в различных формах, она становится очевидной при изучении истории его текстов и их источников.В книге текстология и историко-литературный анализ представлены как взаимосвязанные стороны процесса осмысления поэтики Д.С.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Проблемными центрами книги, объединяющей работы разных лет, являются вопросы о том, что представляет собой произведение художественной литературы, каковы его природа и значение, какие смыслы открываются в его существовании и какими могут быть адекватные его сути пути научного анализа, интерпретации, понимания. Основой ответов на эти вопросы является разрабатываемая автором теория литературного произведения как художественной целостности.В первой части книги рассматривается становление понятия о произведении как художественной целостности при переходе от традиционалистской к индивидуально-авторской эпохе развития литературы.
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.