От Калмыцкой степи до Бухары - [39]
Вот мы, наконец, на станции Бухара. Г. Клема встречают бухарцы, казаки. Лошади ждут у довольно красивого вокзала. Они не только повезут экипаж, но и всадников. На козлы здесь не принято садиться, когда едет лицо с известным положением, - чтобы не быть выше его. Дорога темная, неровная, утомительная. Кажется, ничего нет легче - незаметно оставить за собой какие-нибудь двенадцать верст: между тем, в темноте, среди незнакомых мест, после быстрых железнодорожных переходов, путь представляется не- /207/ имоверно длинным, почти мучительным. Мне случалось делать сотни верст в Сибири и в Монголии, но, помнится, подчас целый день езды однообразными пустырями и степью проходил положительно веселее и скорее осторожного нашего странствования от станции к столице эмира. Правда, что царствовал почти абсолютный мрак, и с трудом приходилось двигаться вперед. То лошади упрямились, то мост через канаву казался до того узким и ненадежным, что благоразумнее было пройти его пешком, с опасением глядя на оставшийся в экипаже багаж, как-бы ему не искупаться в грязной воде. Терпение возвратилось, лишь когда сбоку затемнели какие-то высокие стены (вроде вала) и мне объяснили, что это загородное местопребывание здешнего владыки, откуда уже недалеко до Бухары. Действительно, ночуя близость дома, животные прибодрились, дорога стала ровнее, ожидание рисовало заманчивыми красками прибытие на ночлег. Неясными силуэтами выделялись по сторонам конные безмолвные казаки с ружьями за спиною. Некоторая фантастичность обстановки начинала нравиться.
Восток всюду живет нормальнее Европы. Там не понимают, что можно обращать ночь /208/ в день, и наоборот. После заката солнца - оживление, суета стихают. В такую пору надо отдыхать, сосредоточиваться до утра. Кому придет в голову тревожить чужой и свой покой в часы, предназначенные для него самой судьбою? Кто хочет попасть в город или выехать из него, пусть дожидается рассвета. В Китае, между Калганом и Пекином, мне раз пришлось, благодаря такой задержке, заночевать перед одним городом.
Тут нас не смеют остановить. Ворота настежь. Стража бормочет приветствия. Вот мы катимся по пустынным улицам с тесно сдвинувшимися домами. Огоньки ручных фонарей (вероятно, для освещения нам дороги) мелькают здесь и там. Как, однако, все стало легко доступно в наш век! Недавно еще грозная почти что недосягаемая Бухара ночью с почетом встречает гостей «неверных», внимает топоту казачьих коней, быстрой экипажной езде по своим улицам, где вообще, даже днем, не принято двигаться с поспешностью. Случись это засветло, на глазах многолюдной, волнующейся толпы, вступление в «священный» мусульманский город не казалось бы столь странным, не наводило бы так сильно на раздумье. /209/
После бесконечного числа поворотов желанная остановка. Мы в подворье, отведенном нашей дипломатической миссии. Когда-то оно принадлежало знатному бухарцу Барат-беку. Он провинился перед прежним эмиром‚ и за это его приказано было живьем замуровать в его собственном жилище, а имущество конфисковать. Никто с точностью не знает, где погиб несчастный. Говорят, труп потом вынули и отдали родственникам для погребения. Тем не менее, казнь совершилась именно здесь; дух скончавшегося в муках владельца именно тут долго не находил успокоения. Входишь в помещение, предназначенное для ночлега, и в полутьме высокой комнаты невольно представляешь себе печальную тень, расплывающуюся, когда к ней приблизишься. Еще одно усилие воображения, и видишь отверстие в стене, высоко над полом: оттуда выглядывает искаженное ужасом бородатое лицо. Там, позади, веет холод смерти, муки голода цепляются за свою беспомощную жертву. Она хочет вырваться на свет - и не может...
Два бухарца чинно вносят мой багаж, накрывают стол, приготовляют чай и поесть. Какой, однако, контраст с чем, что мне чудится от усталости и нервного расстройства! /210/ Узорные двери то и дело растворяются. По двору снуют люди. Жизнь идет обычною чередою. Только больная греза приезжего европейца ищет чудесного, где нечего искать, где случай с Барат-беком - добродушная шутка, правителя, сравнительно с прочими злодеяниями, которыми он себя запятнал. /211/
-------
[U1]В крае почти полное отсутствие гроз. Шелковичные черви очень боятся грома и молнии, болеют из-за них и умирают.
[U2]Нынешнем году (эти же строки писаны два года тому назад) закаспийские власти попросили наконец разрешение не пропускать в их район переселенцев.
[U3]Мне думается, не здесь ли надо искать следы гробниц парфянской династии, на которые греки указывали в городе Nisaea. Это название, - весьма впрочем распространенное, - встречается уже на ассирийских клинообразных надписях VIII в. до Р. Хр.
[U4]Тут мне приходить в голову одна сумасбродная, быть может, догадка: пока еще не определено, где быть Анну - центр могущества белых гуннов (эфталитов) на запад от Аму. Конечно, вероятнее искать его ближе к последней, но нельзя забывать, что они, тесня Герат, проникали довольно далеко.
[U5]Подпочву населения в странах, занятых мало-по-малу арийцами и семитами, искони составлял племена едва-ли не туранского происхождения. Покоряемые пришельцами они передавали и свою культуру.
Книга посвящена почти 140-летнему периоду истории Средней Азии и сопредельных стран времени правления хорезмшахов из четвертой династии. Это рассказ о возникновении, развитии и гибели государства, центром которого был Хорезм. Рассматриваются вопросы политической и экономической истории; большое место уделено вопросам истории культуры.
Первый профессор славянских языков Университета Осло Олаф Брок (Olaf Broch, 1867–1961), известный специалист в области диалектной фонетики, в начале лета 1923 года совершил поездку в Москву и Петроград. Олаф Брок хотел познакомиться с реальной ситуацией в советской России после революции и гражданской войны, особенно с условиями жизни интеллигенции при новом режиме. Свои впечатления он описал в книге «Диктатура пролетариата», вышедшей в Осло осенью 1923 года. В 1924 году эта книга была переиздана в сокращенном варианте, предназначенном для народных библиотек Норвегии. Вскоре вышли в свет переводы на шведский и французский языки.
В середине 80-х годов на Дальнем Востоке началось строительство огромного завода азотных удобрений. Рядом с ним планировалось возведение города Бонивур, в котором жили бы строители и работники завода. Так сложилось, что последний город СССР, да и предприятие, спутником которого он должен был стать, не были достроены. Они так и канули в Лету вместе с Советским Союзом и почти стерлись из людской памяти, если бы не хабаровский путешественник и блоггер, член Русского Географического Общества Александр Леонкин.
Учёные объявляют о сенсации, если найдут один новый рисунок (геоглиф) на рельефе Земли. Здесь же, по надписям на мегалитах, найдены сотни новых геоглифов. И даже на Марсе и Луне. «Всё на лбу написано». Эти открытия поменяют мировоззрение человечества, увеличат уровень понимания устройства Вселенной и укрепят веру в существование Мирового Разума. Человечество должно стать разумным, и эта книга поможет ему в этом.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Аксумское царство занимает почетное место в истории Африки. Оно является четвертым по времени, после Напаты, Мероэ и древнейшего Эфиопского царства, государством Тропической Африки. Еще в V–IV вв. до н. э. в Северной Эфиопии существовало государственное объединение, подчинившее себе сабейские колонии. Возможно, оно не было единственным. Кроме того, колонии сабейских мукаррибов и греко-египетских Птолемеев представляли собой гнезда иностранной государственности; они исчезли задолго до появления во II в. н. э. Аксумского царства.