От империй — к империализму. Государство и возникновение буржуазной цивилизации - [284]
Даже в тех случаях, когда неолиберальные меры дают определенный практический эффект в виде привлечения капитала, они оказываются неоправданными для большинства стран просто потому, что количество свободного капитала в мире ограничено, а вследствие этого ограничено и число «призовых мест» для победителей гонки. Чем меньше и беднее страна была в начале этого периода, тем ниже оказываются ее шансы и тем плачевнее результаты гонки, независимо от того, насколько добросовестно исполнялись правительством все рекомендации неолиберальных идеологов.
Индустриализация периферийных стран «глобального Юга» привела к выделению ряда лидеров (в первую очередь это относится к Китаю), в то время как положение дел в других местах продолжало ухудшаться. Более того, успех Китая и стран Восточной Азии усугублял положение «периферии» в целом. Гарри Шатт констатирует: «Усиливается маргинализация бедных стран. Положение 80 % мирового населения, живущих в „развивающихся“ странах или в разоренных странах бывшего Советского блока — где жизненный уровень всегда был ниже, чем в старых индустриальных странах, — драматически ухудшилось»[1257]. Участвуя в «гонках на спуск», эти государства снижали налоги и содействовали понижению заработной платы, но эти гонки они все равно проигрывали, не получая никакого позитивного эффекта от столь болезненных и социально опасных мер. В итоге и общество, и государство становились беднее.
Неолиберализм многими в «третьем мире» воспринимался как «второе издание», возвращение колониализма. Однако принципиальное отличие состояло в том, что «классический» колониализм представлял собой политику, обеспечивавшую социальный и культурный прогресс Запада за счет угнетения и порабощения «незападного» мира. Напротив, неолиберализм использовал ресурсы «периферии» для того, чтобы обеспечить социальный регресс в самом западном мире. В первом случае мы имеем дело с «разрушительно-созидательным» процессом (как он описан в работах Э. Шумпетера), но в новую эпоху процесс разрушения становится (по крайней мере — на уровне социальных отношений) почти тотальным. Если в начале XX века эксплуатация «периферии» способствовала снижению социальных противоречий Запада за счет перераспределения ресурсов, поступавших из колоний, то в начале XXI века она, наоборот, становится средством снижения заработной платы и подрыва социальных завоеваний трудящихся. Схожие средства используются для решения противоположных задач. И если в XIX и начале XX века можно говорить о противоречивости и двойственности процесса, о жестокой, порой, кровавой цене, уплачиваемой за социальный прогресс небольшой части человечества, то на сей раз противоречие устраняется вместе с прогрессом.
На фоне демонтажа «социального государства» (Welfare State) возможности западного потребления постепенно исчерпывались. Ограниченными оказались и глобальные трудовые ресурсы — «гонки на спуск» завершились, эксплуатация дешевого труда в Азии была доведена до крайнего предела. Отсутствие подходящей инфраструктуры и нехватка квалифицированных кадров обрекали на провал попытки использовать Африку в качестве «новой границы» для промышленной экспансии. Капитал реагировал на эти трудности, поддерживая западное потребление массовыми кредитами. Но это, в свою очередь, привело к перераспределению денежных ресурсов, которых теперь категорически недоставало в «реальном секторе», в то время как на финансовом рынке один за другим возникали спекулятивные «пузыри». Рост кредита обернулся безумным ростом цен на привлекательные для спекулянтов товары, что, в свою очередь, обрекало на нехватку средств «реальный сектор».
Как и в эпоху раннего капитализма стремительно растущий государственный долг и его обслуживание являлись механизмом перераспределения общественных средств в пользу финансового капитала. Однако в отличие от XVII и XVIII веков долг этот накапливался не на фоне роста и развития государства, а на фоне судорожных и безуспешных попыток сократить его роль в обществе и экономике, снять с него социальные обязательства, уменьшить его расходы и свести к минимуму его аппарат, кроме, разумеется, военно-полицейского. Эти попытки регулярно проваливались, иными словами, в отличие от времен раннего торгового капитализма, поставленные цели не достигались. Хуже того, на сей раз частные корпорации продолжали ту же тенденцию, что и правительства. Несмотря на гигантское перераспределение средств в пользу частного сектора, его собственные долги росли в большинстве стран даже быстрее государственного долга (а там, где правительствам удавалось сократить свой внешний и внутренний долг, как в России 2000-х годов, долги корпораций стремительно увеличивались, достигая астрономических сумм).
