От империй — к империализму. Государство и возникновение буржуазной цивилизации - [276]

Американской гегемонии в системе мирового капитализма Советский Союз пытался противопоставить попытку создания собственной параллельной миросистемы. При этом главный вызов СССР по отношению к Западу состоял отнюдь не в гонке вооружений. Социальные программы, осуществлявшиеся в обществах советского типа, на протяжении первых послевоенных лет по-прежнему вызывали зависть во многих капиталистических странах, демонстрируя, как может решать свои проблемы общество, освобожденное от диктата прибыли и рынка. Со своей стороны Соединенные Штаты не только разворачивали собственное пропагандистское контрнаступление, демонстрируя отсутствие гражданских свобод в СССР и связанных с ним государствах, но и подчеркивая социальный прогресс, достигнутый Западом.

Новый социальный контракт, сложившийся в рамках регулируемого капитализма, открыл возможность для безболезненного прихода социал-демократии к власти в ряде европейских стран. Успехи рабочего движения были впечатляющими, но привели к достаточно умеренным результатам. В рамках смешанной экономики элементы социализма должны были стать подпорками для пострадавшего от войн и кризисов здания капитализма. Побочным эффектом реформ оказалась стабилизация западной демократии. Компромисс демократии и империализма, которого не удавалось достичь ни в XIX, ни в первой половине XX века, был достигнут на основе потребительского общества. Перераспределение ресурсов между «центром» и «периферией» продолжалось, возможно, даже в больших масштабах, чем во времена классического империализма начала XX века, но значительная часть этих средств шла на то, чтобы улучшить положение трудящихся в странах «центра». Государственные социальные программы, в соответствии с идеями Кейнса, позволяли мобилизовать средства на решение ключевых задач, с которыми не мог справиться рынок.

Как отмечает английский географ Ричард Пит (Richard Peet), поддерживая социальные реформы в Западной Европе, сами по себе Соединенные Штаты так и не стали социал-демократической страной не только на идеологическом уровне, но и на практике. «Переняв у Британии роль защитника Запада, США пошли по пути, который лучше всего с точки зрения политэкономии можно было бы назвать Военным Кейнсианством — рост поддерживался за счет больших расходов на оборону»[1222]. Напротив, в Европе, под давлением мощного рабочего движения восторжествовало социальное кейнсианство (Social Keynesianism) — «поддержание полной занятости через государственное планирование и заботу о социальном прогрессе»[1223].

Терпимость, проявленная американской внешней политикой по отношению к умеренным левым в странах «центра» (но отнюдь не в странах «периферии»), дала свои плоды в виде консолидации западного общества, в целом удовлетворенного условиями послевоенного компромисса и ослабления советского влияния. Напротив, советская система сталкивалась с нарастающими трудностями по мере того, как централизованное бюрократическое планирование, показавшее свои преимущества в годы индустриализации и войны, вынуждено было погружаться в заботы о развитии все более сложного и требовательного потребительского общества. Денег «на пушки и на масло» одновременно не хватало. Успех СССР в гонке вооружений способствовал его поражению в социальном соревновании.

Однако все эти успехи Запада, достигнутые в первые 30 лет гегемонии США, стали возможны лишь благодаря сохранению контроля над периферией. Именно этот контроль, обеспечивавший систему необходимыми ресурсами, стал главным стратегическим вопросом на протяжении всего периода «холодной войны».

ДЕКОЛОНИЗАЦИЯ

Еще в начале Второй мировой войны Рузвельт прозрачно намекал своему британскому партнеру на необходимость деколонизации, призывая «признать, что перемены, происходящие в мире, не могут не затронуть Индию и другие страны»[1224]. Черчилль мог делать вид, что не понимает намека, а имперские чиновники в колониях старались сохранять налаженные отношения с местными элитами, но меняющаяся структура капиталистической системы делала политические перемены неизбежными.

Логика политической мифологии в новых независимых государствах задним числом требовала представить деколонизацию как результат национально-освободительной борьбы. Однако парадокс в том, что к началу 1960-х годов, когда процесс деколонизации достиг своего пика, антиколониальные восстания, там, где они вообще имели место, были по большей части разгромлены. Именно поражение первой волны антиколониальных восстаний стало важным условием и предпосылкой деколонизации в той форме, в какой она произошла на практике.

Англичане успешно подавили выступления в Кении и Малайе. Действия французских колониальных властей были менее успешным — они потерпели поражение в Индокитае и увязли в долгосрочном алжирском конфликте. Зато им без труда удалось подавить выступление берберов в Марокко. А войска из африканского Сенегала до последнего момента оставались наиболее дееспособной и надежной частью французской колониальной армии.

Показательно, что в годы Второй мировой войны, когда французское государство фактически перестало существовать, колониальная администрация ни в одной из территорий не сталкивалась с серьезными проблемами. Изгнание французов из Индокитая было вызвано в первую очередь японской оккупацией — вернувшись сюда после Второй мировой войны, колонизаторы столкнулись с коммунистическим партизанским движением, выросшим в борьбе против японцев.