От Ханаана до Карфагена - [7]

Уже давно было предложено связать греческое Φοινικοι с египетским Fenkhu (Baurian, Bonnet, 1992, 16; Wiseman, 1973, 263). Впрочем, и вокруг последнего слова тоже идут споры. Вероятнее всего, что оно первоначально обозначало лесорубов (или, может быть, кораблестроителей), но позже становится этнонимом (Helck, 19б2, 277–278; Lexikon der Aegyptologie, 1982, 1039; Nibbi, 1991, 169). Естественно, что этим словом называли людей, представлявшихся египтянам главными поставщиками леса в их безлесную страну. В дальнейшем мы увидим, что таковыми были финикийцы и особенно жители Библа. Поэтому неудивительно, что словом Fenkhu могли обозначаться именно жители этого района. Египтяне издавна часто называли чужестранцев по их профессиям, независимо от подлинного имени того или иного народа (Helck, 1962, 278). Так как слово Fenkhu было не самоназванием, а именем, данным другим пародом, то такой перенос значения слова не вызывает возражений. В «Рассказе Синухе» упоминается страна Фенху и ее правитель Менус (Поэзия и проза Древнего Востока, 1973, 47). Это произведение относится ко времени Среднего царства, к XII династии, и считается, что оно довольно точно изображает обстановку в азиатской периферии Египетского государства (Перепелкин, 1988, 224). Во время одного из своих последних походов в Азию Тутмос III проходил по прибрежной дороге через Фенху к Иркате в Северной Финикии (ANET, 241). Все эти соображения заставляют полагать, что «страна лесорубов» находилась в районе Библа.

Эгейцы (минойцы и микенцы) издавна были связаны с Египтом[3]. Связаны были микенцы и с Библом, как об этом свидетельствует само название города в греческом языке: финикийское Gubla могло стать греческим Byblos только в результате фонетических преобразований в греческом языке от микенского к послемикенскому времени (Дьяконов и др., 1988, 226). Лингвистические данные дополняются археологическими, которые тоже свидетельствуют о связях микенских греков с Библом (Lorimer, 1950, 52; Muller-Karpe, 1980, 754). Поэтому неудивительно, что греки II тысячелетия до н. э. могли заимствовать и египетское название района Библа. Действительно, в табличках, написанных линейным письмом В и найденных на Крите, встречаются два написания слова po-ni-ki-jo и po-ni-ke-ja. Это слово могло иметь разные значения, но в любом случае оно не относилось к пурпуру, поскольку в микенских текстах пурпур называется pu-pu-ro, и также к красному цвету, ибо имелось слово e-ru-te-rа. Скорее всего, дважды это слово означает этническую принадлежность женщины, видимо, хозяйки или работницы текстильной мастерской, и оно идентично более позднему этникону Φοιυικηια (Godart, 1991, 495–497). Таким образом, можно говорить, что уже в микенское время греки использовали термин «Финикия» и производные от него для обозначения страны и народа. И если этот термин не связан ни с пурпуром, ни с красным цветом, то наиболее вероятно его заимствование из египетской терминологии. Как и египтяне, греки II тысячелетия до н. э. относили его к району сиро-финикийского побережья.

Известно, что в гомеровских поэмах финикийцы именуются сидонянами, и эта традиция осталась в античной литературе на долгое время. Но это не исключает и упоминаний финикийцев. В «Илиаде» (XXIII, 743–744) говорится о серебряной чаше, которую изготовили сидоняне и привезли на Лемнос финикийцы. Еще чаще финикийцы упоминаются в «Одиссее». Если в «Илиаде» отношение к финикийцам достаточно нейтральное, а о «сидонянах» говорится с некоторым восхищением как о «многоисикуссных», то в «Одиссее» характеристика финикийцев — резко отрицательная (Latacz, 1990, 14–16). Герой, рассказывая выдуманную историю о своих бедствиях, говорит о коварном финикийце, который обманом завлек его на свой корабль, якобы плыть в Финикию, а на деле продать в рабство (Od. XIV, 283–297). И несколько раньше (XIII, 272) также упоминается корабль финикийцев. А верный Эвмей, повествуя о том, как он ребенком стал рабом, виновниками своего несчастья опять же называет финикийцев (Od. XV, 414–484). В то же время в «Одиссее» встречаются упоминания и сидонян. Особенно важен рассказ Менелая, как он, возвращаясь из-под Трои, побывал на Кипре, у финикийцев, египтян, эфиопов, сидонян и в Ливии (IV, 83–85). Как и в рассказе о чаше в «Илиаде», здесь вместе упоминаются финикийцы и сидоняне, так что становится ясно, что для автора (и его слушателей) — это два разных народа. При этом к сидонцам сохраняется благожелательное отношение. В том же рассказе Менелая о его странствиях герой гордится чашей, которую ему подарил царь сидонян благородный Федим. Можно даже сказать, что в поэмах противопоставляются искусные ремесленники сидоняне и коварные торговцы и мореплаватели финикийцы (Latacz, 1990, 21). В данном случае неважно, являются ли эти характеристики наследием микенской эпохи или возникли уже в гомеровское время. Важно то, что эти два слова обозначают два разных народа с разными этическими характеристиками.

Ранее говорилось, что финикийцы упоминаются уже в табличках письма В. Поэтому неудивительно их появление и в гомеровском эпосе. Сложнее обстоит дело с сидонянами. Обычно полагают, что в этом названии отразилось первенствующее положение Сидона среди других финикийских городов. Но возникает вопрос, к какому времени можно отнести это первенство. Нет никаких данных, говорящих об особом положении Сидона во II тысячелетии до н. э., и все попытки обосновать название «сидонцы» как обозначение финикийцев восходят, по существу, к попытке объяснить соответствующие места в гомеровских поэмах (Baurain, 1986, 14–16). Из письма тирского царя Абимилки к фараону Эхнатону (ЕА, 149) в XIV в. до н. э. можно узнать об упорной борьбе тирийцев с сидонянами и о захвате сидонским царем Зимридой материкового Ушу, что поставило Тир в сложнейшее положение, лишив его и пресной воды, и доступа к лесным богатствам Ливана (Katzenstein, 1973, 63). Иногда полагают, что именно к этому времени надо отнести возвышение Сидона (Дьяконов и др., 250). Но из тех же писем ясно, что нападение Сидона было все же отбито. Даже если из союза с Амурру Сидон и смог извлечь какие-либо выгоды, то они не были столь велики, чтобы оправдать название всего народа по имени одного этого города, в том числе и той его части, которая находилась вне Сидонского царства. Едва ли можно отнести возвышение Сидона и к XII–XI вв. до н. э. (Mazar, 1986, 58). Правда, существует традиция, датирующая началом XII в. до н. э. основание Тира сидонянами (lust. XVIII, 3, 5; Ios. Ant. Iud. VIII, 3, 1) Но само это основание связывается с разрушением Сидона аскалонитами и бегством сидонцев из разрушенного города. Эти обстоятельства трудно рассматривать как обоснование главенствующей роли Сидона во всей Финикии. Единственным временем, когда Сидон действительно играл первенствующую роль в Финикии, была эпоха Ахеменидов (Harden, 1980, 50–51), но это не может служить обоснованием появления «сидонян» у Гомера.