От фермы к фабрике - [27]
События 1917 г. свидетельствовали о том, что основная масса крестьянского населения вовсе не стремилась ограничиться «упованием» на призрачную надежду стать успешными владельцами крупномасштабных ферм, поэтому они предпочли весной и летом этого года захватить все земли, до того принадлежащие дворянству, церкви и горожанам, а также >4/>5 всех территорий, находящихся в частной собственности других крестьян, и значительные площади, отошедшие «свободным» крестьянам в ходе реформ Столыпина (Ясный. 1949, 154; Файджес. 1990, 239–240, 246–247). Все эти земли были объединены с общинными владениями и разделены между членами общины, в результате чего произошло полное уравнивание размеров земельной собственности — крупные владения исчезли из обращения, а безземельные крестьяне теперь получили собственный участок. Таким образом, обладание землей и ее равное распределение были основной целью крестьянских революций, которые можно рассматривать, как закономерную реакцию на два фактора: рост стоимости земли в период «пшеничного бума» в России и опасения потерять все земли в условиях конкурентного рынка земельной собственности.
«Пшеничный бум» на мировом рынке привел к росту российского ВВП в 1885–1913 гг. более чем в 2 раза. Развитие железнодорожного транспорта способствовало вовлечению отдаленных регионов страны в мировые рыночные отношения и стимулировало повышение производительности аграрного сектора. Произошло двукратное увеличение объемов выпуска сельскохозяйственной продукции, а параллельное проведение весьма агрессивной государственной политики импортозамещения в сфере промышленного производства стало причиной роста и этого сектора российской экономики. Однако, несмотря на все эти достижения, структурная перестройка экономической сферы в стране шла низкими темпами, практически не создавая оснований для повышения доходов населения. Истощение этих ресурсов развития, а также перемены в мировой экономике привели к тому, что к середине XX в. Россия оказалась не способна поддерживать темпы экономического роста, характерные для нее на протяжении XIX в. Кроме того, по сравнению с масштабами роста численности уровень индустриализации был недостаточно высоким, чтобы способствовать коренному сдвигу экономики в сторону промышленного производства. Рост продовольственных цен нивелировал увеличение доходов населения, характерный для периода «пшеничного бума», поэтому выгоды от экономического развития страны не становились более доступными для рабочего класса. В то же время повышение доходов деревни, вызванное ростом цен на зерно, не способствовало мирному настроению крестьянства, поскольку вместо ожидаемого роста доходов они столкнулись с ростом стоимости земли. Преимущества, которые давало ведение крупномасштабного хозяйства, означали, что даже те из крестьян, кто работал на распределенной земле, в результате реформ Столыпина рисковали потерять свои участки, ведь задачей реформ являлась ликвидация общинной земли и формирование свободного рынка земельной собственности. В свете этих факторов представляется маловероятным, что следование России по капиталистическому пути развития могло стать основой для сохранения темпов экономического роста. Более того, процесс капиталистического развития вел к возникновению настолько острых классовых конфликтов, что дестабилизации политической ситуации была вполне закономерна.
Глава третья. Проблема развития в 1920-х гг
Власть перешла к большевистской партии в ходе событий 7 ноября 1917 г. Однако старт промышленной революции был дан лишь с началом реализации первой пятилетки в 1928 г. В течение первых трех лет новой истории страны — 1918–1920 гг., охвативших период окончания Первой мировой войны и эпоху революции, которая привела к захвату власти большевиками, политика Ленина была основана на принципах «военного коммунизма». К моменту окончательной победы Красной армии российская экономика пришла в полный упадок, что побудило Ленина принять новую экономическую политику — нэп 1921–1928 гг., призванную способствовать восстановлению хозяйства и привлечь крестьянское население.
Конечно, период реализации политики «военного коммунизма» отличался крайней нестабильностью и вряд ли может рассматриваться как источник позитивных прецедентов. Тем не менее принятие нэпа позволило говорить о том, что возможно существование альтернативных моделей социалистического развития. В ходе реализации этой политики была проведена социализация промышленного производства, хотя следует отметить, что сельскохозяйственная отрасль и основная доля сектора торговли по-прежнему были сосредоточены в частных руках. В этот период рынок играл значительно более важную роль, чем это было характерно для более поздней советской истории. Хотя фактическое управление государством осуществлялось диктатурой Коммунистической партии, общее политическое устройство еще не было столь авторитарным, как при Сталине, а политический дискурс отличался достаточной степенью открытости. Этот тип социальной организации продемонстрировал свою эффективность, позволил достичь заявленную цель — возрождение экономики страны, в связи с чем возникает закономерный вопрос: мог ли курс на новую экономическую политику, которая являлась значительно более привлекательным для общества вариантом по сравнению с методами сталинизма, создать прочный фундамент для стремительной индустриализации? Этот вопрос, не теряющий актуальности и сегодня, в 1920-х гг. был ключевой темой, вызывающей чрезвычайно напряженные дискуссии. В целом одной из наиболее примечательных характеристик данного периода стала масштабная полемика между Преображенским, Троцким, Бухариным и прочими сторонниками большевистской партии о том, каким потенциалом развития обладает нэп, а также какие политики в аграрном и промышленном секторах могут способствовать быстрому достижению экономического преимущества. Все эти идеи стали определяющим фактором политического курса Сталина. И сегодня их вклад в теорию экономического роста остается крайне противоречивым (Сах и Стиглиц. 1984; 1986; Блумквист. 1986, Картер. 1986).
