От братьев Люмьер до голливудских блокбастеров - [23]

Прогресс, однако, неостановим, и Чаплину все-таки пришлось ужиться со звуковым кино, хотя и с определенными сложностями. Однако он остался приверженцем старой школы, беспрестанно изумляясь: как можно сохранить творческий настрой, когда на съемочной площадке так много железа? А его и вправду было много: удилища микрофонов, огромные камеры, тысячи электрических проводов – и все для того, чтобы в кино восторжествовал звук! Камеры же, разросшиеся до гигантских размеров, он сравнивал с колесницами Джаггернаута – такими же бескомпромиссными и равнодушными ко всему человеческому.

Свое отношение к новым временам – естественно, не без иронии – он смог выразить 1936 году. В одноименной ленте – кстати, тоже немой. «Новые времена», рассказывающие о простом трудяге с завода, получились столь сострадательными по отношению к рабочему классу, что породили в прессе слухи: а не является ли фильм коммунистическим? Впрочем, обвинения в сочувствии к коммунизму ему придется терпеть регулярно – вплоть до своего отъезда из США.

А вот в каких симпатиях его действительно можно было уличить, так это в симпатиях к антифашизму. Ну не нравился ему Гитлер, хоть убей. И это еще в то время, когда нацистский вождь волновал умы образованного населения Европы, когда собирал вырезанные хвалебные отклики из газет у себя дома под матрасом. Грех сказать, но его портрет украшал обложку журнала «Тайм» в роли «Человека года». Но тем не менее Чаплину он не нравился – исполненные гордости усики могли украшать лицо лишь одного человека на Земле. А затем появился фильм «Великий диктатор» (1940).

Чаплин играет сразу двух персонажей: парикмахера-еврея и диктатора Хинкеля. Дабы оградить зрителя от поспешных выводов, он предупреждает в начале фильма, что сходство между этими двумя людьми совершенно случайно. И тем не менее это сходство налицо. Их, по сюжету, вообще путают.

В отличие от парикмахера, в котором узнается старый-добрый бродяжка, Хинкель, как и любой диктатор, набит пороками тщеславия и гордыни. Он любит пышные речи на публику, хотя все они состоят из бессмысленного набора слов и выражений типа «квашеная капуста». Любит смотреть на всех свысока, поэтому даже при встрече со своим другом, итальянским диктатором, стремится сесть рядом с ним на стул повыше. А с какой охотой он подбрасывает надувной глобус! Конечно, он хочет захватить весь мир, словно наивный ребенок, играющий в своей песочнице. Даже возвышенная музыка из «Лоэнгрина» Вагнера не делает его намерения грозными: в мире малодушного Хинкеля и музыка какая-то несерьезная. Под нее явно не пойдешь на завоевание Священного Грааля.

В финальной речи, когда вместо диктатора перед публикой предстает запуганный парикмахер, он произносит слова: «Мы слишком много думаем и слишком мало чувствуем. Нам нужны не столько технологии, сколько человечность». Это уже было обращение режиссера – ко всем тем, кто преклонился перед обаянием прогресса, несущим зло.

Подумать о чувствах, которые уходят из нашей жизни, – дело все-таки праздное. Особенно в Америке. И не стоит это безобидное замечание рассматривать в полемических тонах, кино – это прежде всего производство. И к новым веяниям звуковой индустрии Чаплин так и не подстроился.

В одном из последних фильмов, «Месье Верду» (1947), главного героя ведут на гильотину. «Это общество казнит маленького бродяжку», – написал критик Андре Базен.

Кино и комедия «И жизнь, и смерть, я знаю, мне равны»

Кого уж общество казнило со звериной жадностью во все времена, так это пиратов. Их, в общем-то, любить не за что: согласно августейшим предписаниям они были «люди жалкие и порочные, отвергающие истину печатных книг». Однако искусство опередило жизнь, и романтизированные писателями безглазые пираты с остроумным попугаем на плече моментально стали объектами как подражания, так и обожания.

Один короткий шаг – из смертоносной петли на овеянный легендами корабль; эх, недаром говорят, у пирата нет души. А значит, словами поэта-символиста Александра Блока, этот вечно пьяный и охочий до приключений ловкач мог бы сказать: «И жизнь, и смерть, я знаю, мне равны». Вот она – квинтэссенция комедии. Одновременно храбрый и трусливый герой. Тот, про которого можно сказать – харизматик.

– Вы самый жалкий из всех пиратов, о которых я слышал!

– Но вы обо мне слышали! – отвечает капитан Джек Воробей в фильме «Пираты Карибского моря: Проклятье Черной жемчужины» (2003).

Герой Джонни Деппа – кстати, по своей прихоти наделившего персонажа богатым набором странностей, от манерной жестикуляции до вызывающего поведения, – иллюстрирует собой моральный антиидеал. Вот уж с кем бы не хотелось дружить никому. А смотреть на него – сплошная потеха! Аристотель, возлегая где-то высоко на философских облаках, может облегченно вздохнуть: его слишком многомудрое определение «Комедия… есть воспроизведение сравнительно худших людей», наконец, всем стало понятно.

– Ты либо безумец, либо гений, – резюмирует Уилл Тёрнер.

– Это две крайности одной и той же сущности, – отвечает Джек Воробей.

Понятно, что герой Джонни Деппа и омерзительный, и циничный, и готов подставить в ответственный момент, но, по существу, он инфантильный малый. Совершенно безвредное существо – то самое, которое так смешило читающую испанскую публику, когда она знакомилась с Дон Кихотом, французскую при театральной встрече с карикатурными характерами Мольера, и, конечно, итальянскую – вездесущий Арлекин был еще тем пройдохой!