От братьев Люмьер до голливудских блокбастеров - [2]

Когда говорят: «Как в кино», ведь имеют в виду какую-то вымышленную, идеальную модель. Мужчина из кино – разве не плод мечтаний? И вот саркастичный Вуди Аллен, издевательски обыгрывая стереотипы, делает так, что к героине Миа Фэрроу с экрана спускается ее принц, мечта всех женщин, героическая личность трагической судьбы – словом, вот она, пресловутая магия.

В кино легко войти и не так уж легко выйти (особенно когда билет стоит крайне дорого). Если уж совсем все плохо, то можно и вздремнуть. Тоже, между прочим, символический акт. Проснуться в кино – мечта любого киномана, даже если предварительно нужно заснуть.

Глупо заявлять, что, сидя в кинотеатре, можно открыть истину. Ее – истину – вообще очень трудно найти (спросите у Сократа). Но в кинотеатре действительно создается особенная атмосфера откровения. Ее можно сравнить – опять не обойдемся без ассоциаций с мистическим – с групповым спиритическим сеансом. Является или не является гость из потустороннего мира, оставляет ли он следы или отвечает в манере Оскара Уайльда, не совсем важно. Вернее, не важно, происходит ли это в реальности. Важно, что происходит, говоря словами Сальвадора Дали, на самом деле. А за реальностью оставим функцию обмана.

КОГДА ВЫКЛЮЧАЕТСЯ СВЕТ, УЖЕ НЕВАЖНО, ЧТО ТАМ СНАРУЖИ. ЗДЕСЬ ВОЗНИКАЕТ СВОЙ МИР И СВОЙ ЗАКОН.

Когда выключается свет, совершенно безразлично, что там снаружи. Здесь возникает свой мир и свой закон. Примечательно, что заложенная в основу мироздания справедливость проявляется в том, например, как в кинотеатре бесчувственный человек, уставившийся в телефон, брезгливо игнорирует показываемую на экране мелодраму, в то время как его женщина завороженно следит за сюжетом, в котором жена изменяет мужу из-за его отталкивающей бесчувственности.

Случается увидеть разное. Но не всегда хочется признаваться в том, что не угадал с фильмом. Все-таки заплатил, высидел, ждал конца (а вдруг что-то поменяется?). И вот, словно оправдываясь, ты придумываешь глубинные умозаключения в стиле: «Кино – это зеркало. Если фильм скучный, значит, скучный ты. Режиссер сделал сознательно нудное кино, чтобы не отвлекать тебя от своих мыслей». Так рождается кинокритика с ее утешительными формулами: «Шедевр, если не досмотреть до конца», «ужасно, но для фильма ужасов это комплимент», «провал, но провал гениальный», «поймет лишь избранный», «его несовершенство превыше совершенств других режиссеров», «обнажена ницшеанская бездна», «какой прекрасно упорядоченный хаос», «увы, вышло хорошо».

В кинотеатре пишутся судьбы, как в фильме Питера Богдановича «Последний киносеанс» (1971), причем не все сводится лишь к романтическим приключениям – например, у Квентина Тарантино в «Бесславных ублюдках» (2009) там прощается со своей жизнью диктатор Адольф Гитлер.

«Некоторые люди просто не понимают слов!» – запальчиво кричат те, кто распускают кулаки.

«Зачем снимать кино, мысль которого можно выразить двумя словами?» – задаются вопросом жрецы праздной эрудиции.

Ответ очевиден.

Потому что кулаки – это не выход.

А искусство кино загорается в темном зале яркой надписью «Выход». Свет, исходящий от экрана, подобен свету от первобытного костра – источника всех искусств. И если когда-то, в седой древности, искали свет, чтобы избыть страх и при этом внимать красноречивым историям о героических подвигах, то теперь к источнику стекаются ради того, чтобы пережить трагические любовные неудачи, авантюрные похождения, веселые приключения и даже испытать страх – конечно, терапевтического свойства.

Но вернемся к началу начал – к тому моменту, когда двадцатый век вступал в свою силу, демонстрировал мускулы, свои достижения, чаровал и изумлял и дарил то, о чем блистательно написал поэт Иосиф Мандельштам в стихотворении «Кинематограф»:

Кинематограф. Три скамейки.

Сентиментальная горячка.

Аристократка и богачка

В сетях соперницы-злодейки.

Не удержать любви полета:

Она ни в чем не виновата!

Самоотверженно, как брата,

Любила лейтенанта флота.

А он скитается в пустыне –

Седого графа сын побочный.

Так начинается лубочный

Роман красавицы-графини.

И в исступленьи, как гитана,

Она заламывает руки.

Разлука. Бешеные звуки

Затравленного фортепьяно.

В груди доверчивой и слабой

Еще достаточно отваги

Похитить важные бумаги

Для неприятельского штаба.

И по каштановой аллее

Чудовищный мотор несется,

Стрекочет лента, сердце бьется

Тревожнее и веселее.

В дорожном платье, с саквояжем,

В автомобиле и в вагоне,

Она боится лишь погони,

Сухим измучена миражем.

Какая горькая нелепость:

Цель не оправдывает средства!

Ему – отцовское наследство,

А ей – пожизненная крепость!

Братья Люмьер и изобретение кинематографа

За статус родины кино боролись две страны. По существу, и сейчас этот спор не закончен. И Америка и Франция могут одинаково претендовать на лидерство в данном вопросе, назначая высокую зарплату благодарным национальным историкам. Любой гид на острове Итака расскажет доверчивому туристу о месте рождения древнегреческого сказителя Гомера, снисходительно напомнив о других шести городах его предположительной родины. Это не шарлатанство, а элементарная конкуренция – и рождение кино (мощного инструмента эмоционального воздействия) не могло избежать мук соревновательности. «Томас Эдисон изобрел кинескоп с движущимися фотографиями», – говорят гордые американские специалисты. «Но он не сделал главного – не создал новый вид искусства», – отвечают международные критики. Французские эксперты скромно молчат, предпочитая имя Эдисона вовсе не называть. Ну разве что между строк – и то ради академических приличий. В приличном обществе à propos Франция всегда считалась родоначальником хорошего вкуса. Поэтому и новый вид искусства мог зародиться только там. На французской земле. На которой появились на свет и изобретатели кино – Огюст Люмьер, родившийся 19 октября 1862 года, и Луи Люмьер, родившийся 5 октября 1864 года.