От «Барбароссы» до «Терминала»: Взгляд с Запада - [98]

Вся оборонительная система состояла не менее чем из восьми оборонительных полос и рубежей общей глубиной 250–300 километров. Передовая тактическая зона обороны представляла собой развитую сеть опорных пунктов, каждый из которых имел от трех до пяти 76-мм орудий, около пяти противотанковых ружей, до пяти минометов, подразделения саперных войск и пехотинцев, вооруженных пулеметами и автоматами. Несколько таких укрепленных пунктов, объединенных общим командованием и общей системой огня, составляли «противотанковый район». Средняя плотность минирования достигала на важнейших направлениях 1,5 тысячи противотанковых и 1,7 тысячи противопехотных мин на один километр фронта (в 6 раз больше, чем в обороне под Москвой, и в 4 раза больше, чем под Сталинградом).

Во всех оборонявшихся войсках велась непрерывная напряженная боевая подготовка к отражению ожидавшегося немецкого наступления.

«В период ожидания солдаты проходили физическую подготовку, совершали марш-броски. Экипажи танков соревновались в преодолении препятствий, скорости и стрельбе. На встречах с молодыми солдатами ветераны делились своим боевым опытом. В состав каждого танкового экипажа включались один-два коммуниста или комсомольца, призванных подавать пример… В свободное время демонстрировались кинофильмы, организовывались спортивные игры, опытные воины выступали с лекциями».[168]

Основу советских бронетанковых соединений по-прежнему составляли «тридцатьчетверки», но часть тяжелых танков КВ сейчас имела 85-мм орудия, а танковым корпусам стали придаваться полки мощных самоходно-артиллерийских установок СУ-152. В инструкциях экипажам Т-34 указывалось, что «наилучший метод борьбы с “тиграми” — по возможности быстрее сблизиться с этим танком, лишив его тем самым превосходства в вооружении. Хотя лобовая броня не пробивается 76,2-мм снарядом, его бортовая броня весьма уязвима».[169]

Эти несколько оптимистические инструкции подкреплялись тщательной боевой подготовкой. Один офицер Красной Армии описал, как его бригада, стоявшая во втором эшелоне, заранее подготовила траншеи, капониры и укрытия на передовом рубеже обороны. Были намечены маршруты выдвижения, тщательно изучена топография местности, намечены ориентиры, выверена глубина бродов и грузоподъемность мостов, заблаговременно продумана система кодов и условных сигналов, дублирована связь со штабом дивизии. Проводились ночные и дневные учебные тревоги.

С времен «бойни Нивеля» в апреле 1917 года,[170] пожалуй, ни к одной наступательной операции противники не готовились так долго и так тщательно, как к немецкому наступлению на Курской дуге. Советский капитан-танкист так описал царившую в Красной Армии атмосферу: «В начале войны все делалось в спешке, и времени постоянно не хватало. Теперь мы вступаем в бой спокойно».

Как ни парадоксально, но в то время как приготовления русских велись энергично и изобретательно, немцы страдали от постоянных задержек и слухов об изменении плана операции и ее отмены. Наступил июнь, и запланированное число «пантер» было поставлено. Но к этому времени разведывательные сводки о приготовлениях русских стали столь тревожными, что немецкое командование решило подождать еще три недели, чтобы получить дополнительное количество «пантер» для оснащения двух батальонов и передать их дивизиям генерала Моделя на северном фасе дуги — в дополнение к тем, которые уже находились в составе 11-й танковой дивизии, моторизованной дивизии «Великая Германия» и трех танковых дивизий 2-го корпуса обергруппенфюрера СС Хауссера. Это означало, что срок начала операции «Цитадель» был вновь передвинут со второй недели июня на первые числа июля. Манштейн наконец собрался с духом и заявил, что операция не представляется более возможной и должна быть отменена. Но было уже поздно. Единодушная позиция ортодоксальных генералов и генштабистов — Кейтеля, Цейтцлера и Клюге — убедила фюрера, который, приняв решение, никогда не менял его, назначить наступление на 5 июля.

В свете имевшихся ранее у Гитлера колебаний можно предположить, что, дав согласие на проведение операции «Цитадель», фюрер руководствовался не только тактическими соображениями, но, каковы были его более широкие мотивы, точных сведений нет. Генерал Варлимонт, в частности, считает, что Цейтцлер умело использовал патологическое предубеждение Гитлера против отвода войск, доказывая, что альтернативой этому является наступление. Доводы Йодля о назревающих угрозах в Средиземноморье и слухи о шатком положении Муссолини делали настоятельно необходимым предотвратить наступление русских на южном фланге и их продвижение к Балканам. Несомненно, сказался также гипнотический эффект, который оказывает перспектива крупной битвы на всех, связанных с ее планированием. Немецкие генералы указывали — и вполне обоснованно, — что им всегда удавалось добиться прорыва оборонительных позиций русских с первого удара; трудности начинались потом, когда ударная мощь танковых клиньев распылялась в безбрежных полях и степях России. На этот раз немцы ставили перед собой ограниченную цель — два танковых клина, две бронированные клешни должны были с боями пройти менее 60 километров каждый. Безусловно, это было по плечу войскам, которые в предыдущих кампаниях одним махом совершали бросок на сотни километров. Огневая мощь и мобильность атакующих сил были более высокими, чем в 1941–1942 годах, концентрация войск более плотной, цели несравнимо менее амбициозные. Разве дело не обстояло а таким образом, что ни одна армия в мире не могла выдержать первый удар вермахта в крупной наступательной операции?