От «Барбароссы» до «Терминала»: Взгляд с Запада - [9]

Еще более глубокое впечатление, чем Черчилль, произвели на них успехи Гитлера. Его завоевание Франции и тот факт, что немецкие войска стояли вблизи от берегов Англии, встревожили и всколыхнули англичан в гораздо большей степени, чем все более ранние доказательства гитлеровской тирании и агрессивности. Как всегда, они прореагировали на это в присущей им манере — настойчиво стремились любой ценой вцепиться зубами в его шкуру и не отпускать. Никогда еще сравнение английской нации с бульдогом не было так верно и оправдано и никогда эта характерная черта англичан так ярко не проявлялась во всей своей величественной глупости.

Гитлер, как свидетельствует его книга «Майн кампф», понимал англичан лучше, чем Наполеон, и потому проявлял необычную осторожность, чтобы не ранить их гордость. Он рассчитывал на их практический смысл и был сбит с толку тем, что они не могли понять безнадежность ситуации и не признавали, что условия, изложенные в его предложении о мире, были исключительно легкими в сравнении с тем положением, в котором оказалась Англия. Пребывая в этом состоянии нерешительности, Гитлер колебался, не зная, что ему следует делать дальше, а затем избрал тот же курс, что и Наполеон, — завоевание России как предварительное условие для окончательного сведения счетов с Англией. Это не было внезапным решением — он пришел к нему постепенно. Оно было вызвано комплексом причин более сложных, чем мотивы похода Наполеона в Россию, и его нельзя объяснить просто каким-то одним фактором или доводом.

Гитлеру, видимо, хотелось избежать применения крайних мер против Англии, если бы оказалось возможным убедить ее принять предложение о мире, и он цеплялся за эту надежду, неуклюже добиваясь своей цели. Тем временем под влиянием своих экономических нужд и страхов, умноженных предубеждениями, его мысли все больше и больше устремлялись в другом направлении. Хотя он добился победы на Западе, его западные завоевания были в основном продуктом обстоятельств, тогда как он всегда лелеял намерение уничтожить Советскую Россию. Для Гитлера этот замысел был не просто одним из целесообразных вариантов осуществления своих честолюбивых планов — антибольшевизм был его наиболее глубоким эмоциональным убеждением. Сопротивление, оказываемое Англией, безусловно, повлияло на его желание двинуться на Восток, но это желание возникло у него еще до отклонения Англией его предложения о мире.

В начале июня 1940 года, когда французская кампания Гитлера все еще продолжалась, Сталин использовал этот момент, чтобы ввести дополнительные войска в Литву, Эстонию и Латвию. Примечательно, что в первую очередь он ввел войска в Литву, наиболее западную из трех прибалтийских республик, граничившую с Восточной Пруссией.[10] Гитлер счел себя обманутым партнером по договору о ненападении 1939 года, хотя большинство советников Гитлера реалистично расценивали этот шаг России как естественную предосторожность, вызванную опасением по поводу возможных акций Гитлера после победы на Западе.

Затем 26 июня Россия, вновь не уведомив Германию, направила ноту Румынии, потребовав немедленного возвращения Бессарабии, а также передачи Северной Буковины в порядке «небольшой компенсации» за то, что у России была «насильственно отторгнута» бывшая провинция в 1918 году.[11]

В результате русские оказались в опасной близости от румынских нефтяных полей, с которых Гитлер рассчитывал получать нефть для своих потребностей теперь, когда он был отрезан от заморских источников. В последующие недели эта опасность вызывала в нем все возрастающую нервозность и беспокойство по поводу ее возможных последствий для немецкого воздушного наступления против Англии. Соответственно его подозрения к намерениям Сталина усилились. 29 июля Гитлер заговорил с генералом Йодлем, начальником штаба оперативного руководства вооруженными силами, о возможности войны с Россией, если последняя попытается захватить румынские нефтяные источники. Несколько недель спустя в качестве контрмеры он отдал приказ о переброске двух танковых и десяти пехотных дивизий в Польшу.

В середине сентября поступили сообщения, что советские пропагандистские органы внутри Красной Армии начали использовать антигерманские лозунги. Это свидетельствовало о том, что русские с подозрением отнеслись к начавшемуся наращиванию немецких войск на Востоке и готовы быстро принять меры по подготовке своих солдат к советско-германскому конфликту. Но, с точки зрения Гитлера, это было доказательством их агрессивных замыслов. Он начал чувствовать, что не может позволить себе ждать завершения и консолидации своей победы на Западе, пока не разделается с Россией. Его страхи, честолюбие и предрассудки подхлестывали друг друга и порождали новые мысли. В этом душевном состоянии его мнительность быстро возрастала. Озадаченный тем, что англичане казались неспособными понять свое безнадежное положение, и их нежеланием заключить мир на предложенных им благоприятных условиях, Гитлер искал объяснение этому в России. Одна неделя сменяла другую, а он снова и снова говорил Йодлю и другим генералам, что Англия, должно быть, надеется на вмешательство России, иначе она пошла бы на уступки.