От аншлага до «Аншлага» - [25]

— Знаешь, дорогой, вы должны сократить свое выступление до 5 минут. Очень много выступающих, мероприятие растягивается почти на 3 часа, а это долго…

Потом, как бы невзначай, он поинтересовался, что мы собираемся показывать. И хотя о поздравительных «сюрпризах» рассказывать не принято, чтобы потом было смешнее и неожиданнее, я, понимая положение Раевского, ответственного за праздничное «действо», на котором будет присутствовать сам Президент, рассказал обо всех «приколах» нашего выступления, в котором не было даже намека на политику, а была лишь пародия на псевдофольклор. Выслушав меня, Раевский опять стал жаловаться на огромное количество выступающих, на затянутость, казенность и однообразие предстоящих поздравлений.

— Мы постараемся развеселить и оживить публику, — обнадежил его я.

— Возможно, — как-то кисло произнес Раевский. — Ну, до завтра.»

Наутро мы решили, как сократить наше выступление, отрепетировали его в новом виде и стали с нетерпением ждать вечера. Все были в приподнятом настроении, особенно мы с Лесным, так как должны были выйти на сцену, с которой так много было связано в нашей жизни и на которой уже почти 9 лет не стояли. Роковой звонок раздался в полдень. Безразличным тоном Раевский сообщил мне, что программа оказалась настолько перегруженной, что пришлось вычеркнуть из нее очень много выступлений, в том числе, к его великому сожалению, и наше. Но в этом ничего страшного нет, успокоил он меня, потому что на банкет с Президентом мы все равно приглашены, и все нас по-прежнему любят и ценят, а пригласительные билеты ждут нас в кассе театра. Я не подал вида, что расстроился, хотя был уверен, что наше участие в программе только украсило бы ее. С таким же показным, как у Раевского, безразличием я согласился, что ничего страшного не произошло, добавив, что мы все понимаем и на банкет придем обязательно, чтобы встретиться и пообщаться с друзьями, с которыми из-за вечной занятости встречаемся до обидного редко.

Каковы были истинные причины отказа нам в выступлении я, наверно, не узнаю никогда, но думаю, что Валерий Николаевич просто решил перестраховаться, так как мы всегда слыли вольнодумцами, и мало ли что могло подумать начальство. Юра Лесной был в тот вечер в зале купаловского театра и видел, что выступали все, кому не лень: и артисты, и чиновники, и рабочие, и колхозники, и дети, и т. д. и т. п. Короче, там были все, кроме «Христофора». Как и предвидел Раевский, в большинстве своем выступления были скучными и чрезмерно официальными.

Каково наше мнение о праздничном банкете? А никакое — мы там просто не были, потому что, как, наверно, уже давно догадались наиболее умудренные жизнью читатели, билеты в кассе для нас оставлены не были. Кстати, как нам потом рассказывали, на банкете, проходившем в здании бывшей ВПШ, было столько людей, не имевших никакого отношения к театру, зато жаждавших побыть рядом с Президентом, что многим артистам, в том числе заслуженным и народным, попросту не хватило места за столом, и они ушли обиженные, несолоно похлебавши. Уверен, что в их число попали бы в первую очередь и мы с Лесным, поэтому даже рад, что судьба уберегла меня от очередного унижения.

С тех пор с Валерием Николаевичем Раевским мы больше не встречались. Но все равно, я благодарен ему за свои роли в Академическом театре, за ту актерскую свободу и раскрепощенность, благодаря которой я много шутил и баловался и на репетициях, и на сцене, что и стало началом моей эстрадной жизни.

Когда в театре им. Янки Купалы ставили классическую белорусскую драму самого Янки Купалы «Раскiданае гняздо», режиссер придумал интересную новинку: на сцене соорудили гигантскую стену, в верхней части которой были прорезаны небольшие окошки со ставенками. Эти ставенки в нужные моменты раскрывались, из них высовывались, как кукушки в часах, артисты, изображавшие вещунов или кого-то в этом роде, и произносили разные умные пророческие тексты в стихах. Сначала роли этих вещунов играли другие артисты, но потом, не помню уже почему, их поручили нам с Юрием Лесным. Я начал активно зубрить текст, а Лесной только поглядывал на меня да посмеивался, но сам ничего не делал.

В конце концов, я не выдержал и перед спектаклем спросил у него, почему он не учит роль.

— А зачем? — удивился Юрий. — Пойдём, покажу, что я придумал.

Мы залезли по лестницам к своим окошкам и улеглись там на досках. Лесной достал из кармана исписанный листок и прикрепил его к внутренней стороне ставенки.

— Читать умеешь — и достаточно, — назидательно сказал он мне и хитро подмигнул. Я пристыжено промолчал, еще раз убедившись, что все гениальное — просто, и жалея потраченное на заучивание роли время.

Начался спектакль. Пришла пора — открылись и наши ставенки, причем открылись они полностью, прижавшись к стене так, что листок Лесного стал виден не ему, а зрителям. Я сказал свои слова по роли, а Юрий должен был продолжить, сохраняя ритм стихотворения, написанного чуть ли не греческим гекзаметром. Его часть начиналась, по моему, словами: «I ты, i мы будзем iсцi i прыдзем…»

Пауза затягивалась, Лесной, видимо, лихорадочно искал выход из создавшегося положения. И вдруг он бод рым голосом произнес: