От Альп до Гималаев - [42]

— Нет! - они оба вскочили.

— Послушайте наше богослужение, — сказал Фасати. — Вот закончу службу и отправлюсь в храм к маханту. Может, что-нибудь и удастся сделать.

Усадив отцов наших молодоженов возле ризницы, Фасати ушел служить обедню. После чтения евангелия, когда мисси­онер отдыхал, сидя на стуле, я взошел на амвон и произнес проповедь, в которой мирил обоих отцов. Я говорил о любви к ближнему, о дружной совместной жизни, о взаимном ува­жении и вечной жизни после смерти в царстве небесном. Во время проповеди отец юноши неоднократно подталкивал локтем своего свата и показывал на меня. Я был убежден, что проповедь подействует на них.

После богослужения, проводив верующих из церкви, мы с Фасати решили отправиться в храм индуистов. Но идти нам не пришлось. Пономарь сообщил, что в миссию прибыл махант Магджура. Это нас удивило и обрадовало. Может, начнется наконец взаимное общение.

Мы застали Магджуру сидящим на циновках и уселись рядом с ним.

— Я пришел по делу сына, - начал махант.

— Чем мы можем помочь? — спросил Фасати.

— Это - личное дело. Может, вам неудобно?

— Пожалуйста, не стесняйтесь!

— Так вот, гуру нашей семьи недостаточно хорошо учит сына английскому языку. А сын ведь уже посвящен.

Фасати взглянул на меня. Ведь из нас двоих только я хо­рошо знал английский. Я, тут же сообразив, что к чему, по­просил Магджуру:

— А вы в свою очередь не приняли бы воспитанника мис­сии в свою школу для обучения рисованию? Только этот мальчик из касты шудров, может быть даже хариджанин. Вы могли бы учить его частным образом, так же как и я вашего сына?

— Я буду обучать его как вашего воспитанника, а не как шудра. Вы согласны с этим?

— Но вот еще одно дело, — вмешался Фасати. — Только не личное, а общественное.

Магджура ничего не ответил, словно не к нему были об­ращены слова миссионера. Однако Фасати не обратил на это внимания и начал разговор издалека:

— Во время упанаяны вашего сына вы говорили, что ни в мире богов, ни на земле нельзя заслужить большего сокро­вища, чем сердечная доброта. Ссылаясь на это мудрое изре­чение, я, как католический миссионер, прошу вас снять с ро­дителей, чьих детей мы недавно обвенчали, наказание, нало­женное панчаятом. Теперь эти семьи связывают обе наши ре­лигии — индуизм и христианство.

Магджура приподнял голову, с укором посмотрел на миссионера и ответил:

— Великодушный от рождения даже в трудные минуты всегда остается великодушным. Но я бессилен перед святым панчаятом, хотя и являюсь его председателем. Будьте терпе­ливы, ждите нового решения.

Фасати благочестиво склонил голову и обратился ко мне:

— Может быть, нальем по рюмочке французского конья­ка, испробуем божьей благодати?

Махант не стал отнекиваться. Выпил одну, потом вторую рюмку. Он стал нас расспрашивать, много ли в мире католи­ческих миссий. Сожалел, что индуизм невозможно распро­странять в других странах. Он тоже стал бы миссионером. А так он вынужден довольствоваться своей страной.

Вскоре после того как Магджура покинул нас, в миссию пришел брахман и сказал:

— Всемогущий Шива снимает наказание, наложенное пан­чаятом.

Лишь теперь мы вспомнили, что оставили сватов в риз­нице, где они все еще продолжали спорить. Когда же они узнали, что с них снимается покаяние, наложенное панчая­том, то очень удивились, а потом бросились друг другу в объ­ятия и радовались как дети.

— Живите всегда в согласии, — пожелал им на прощание Фасати.

Когда сваты покинули церковь, миссионер улыбнулся и сказал:

— Моя самая сокровенная цель — служить людям. Может быть, ты скажешь, что я плохой миссионер?

Я ничего не ответил, но так и не понял, верующий он или нет.

10

Приближался праздник троицы. После окончания уроков ученики отправились в джунгли за ветками цветущих деревьев. Мы сплели гирлянды, поставили ветки и цветы в со­суды с водой.

Лалус, которого я тоже послал в лес, что-то долго не возвращался. Когда же я его наконец увидел, лицо его было встревоженно. Он вернулся без веток.

— Неужели встретил зверя?.. — спросил я с испугом.

— Нет, не встретил. Но в городе орудуют грабители. Ка­кой-то мусульманин просил передать, чтобы вы их спасали. Поэтому я и вернулся.

— Что там происходит?

— Бьют окна в лавках, грабят людей.

— Грабители? Не может быть!

Лалус пожал плечами. Откуда ему знать! Но тут в цер­ковь вбежал мужчина с окровавленным лицом.

— О Аллах! — он низко поклонился мне. — Священную корову индуистов растерзал леопард, а обвинили в этом нас. Спасите!

— Кого вас?

— Мусульман!.. Помогите нам.

Посоветоваться было не с кем - Фасати уехал в Шиллонг. Но при виде раненого я не мог оставаться равнодушным. Ве­лев ученикам продолжать плести венки, я тут же отправился в городок. Уже издали было видно, как какие-то люди броса­ют камни в окна лавок и жилых домов. Слышались крики, брань и вопли.

Я направился к маханту Магджуре, чтобы просить его воспрепятствовать погрому мусульман. Увидев маханта, гуляющего с женщинами у пруда возле храма, я подошел к священнослужителю:

— Сааб, остановите погром, — попросил я. — Священную корову растерзали звери. Мусульмане здесь ни при чем.

Магджура, даже не посмотрев на меня, сложил ладони, поднял их и стал творить молитву: