От -50° до +50° (Афганистан: триста лет спустя, Путешествие к центру России, Третья Африканская) - [14]

Итак, меня заполучили в гости и на ночлег. Все были очень рады. Многие жители Лянгара знали Москву и часто бывали в ней — на заработках.

18 августа, четверг. По кишлакам вдоль Пянджа

Утром рано один из обитателей дома решил устроить мне экскурсию по посёлку. Узкие кривые улочки виляли между каменными заборами, поднимаясь всё выше в гору. С горы были видны все дворы и дома с плоскими крышами и застеклёнными окошками в середине крыши. Дальше в горы шла хорошо утоптанная тропинка; там, в пятнадцати минутах ходьбы от нашего дома, находились горячие минеральные источники. Над одним из них был сооружён цементный домик — баня. В ней две комнатки — раздевалка и сам бассейн размером метра два на два и глубиной в метр. Вода была мутной и горячей, градусов сорок. С одной стороны из горы вода поступала через специальный желоб (и там она была самой горячей и чистой); с другой стороны бани вода вытекала через трубу и образовавала ручеёк. Мы с мужиком помылись в этой бане, а он ещё и побрился. Я напился минеральной воды из горы, но наверное не стоило этого делать.

Баня является частным предприятием. В деревне живёт смотритель, соорудивший баню, но он приходит не всегда, а иногда. Придя, он собирает с купальщиков по 20–30 таджикских копеек-дирхам (2–3 руб), что и составляет его заработок. Сейчас смотрителя не было.

Выйдя из бани, можно наблюдать красоту гор, посёлок внизу, дорогу (без машин) и реку Памир (перетекающую в Пяндж), а за рекою — аналогичные горы, только без посёлка, и дорога по тому берегу идёт не асфальтовая, а грунтовая шириной в осла. Я решил проверить, можно ли здесь по мосту перейти в Афганистан, и для этого спустился вниз и навестил пограничную воинскую часть. Позвали начальника; он объяснил мне, что мост пока «технический», международным переходом не является, а пропускать там могут лишь по особым случаям местных жителей. (Наверное, ни въездных штампов, ни таможни у них нет.) Посоветовали мне переходить в Ишкашиме.

— Вот красота у вас, солнце, горы, река, горячие источники, а у нас в Москве грязь и шум машин, — заметил я своему попутчику.

— Вам наверное надоело слушать шум машин, а мне, Викторович (так ко мне обращался мой провожатый), а мне до смерти надоело слушать вот этот звук ишака. И-а, и-а, и-а! Уж лучше шум машин, чем эти ишаки!

Осмотрел селище Лянгар, забрал рюкзак в доме, попрощался с хозяевами и отправился в путь — пешком в сторону Ишкашима, потому как машин здесь не наблюдалось, только те самые ишаки, да и то локальные.

* * *

В Лянгаре не было почты и междугороднего телефона, но меня обнадёжили — сказали, что есть в соседнем кишлаке Зонг. Действительно, через несколько километров обнаружилось другое село, а в нём — маленький домик, оказавшийся пунктом связи. Как же работает электросвязь в деревне, где нет электричества? Оказывается, на аккумуляторе. В тёмном и тесном помещении (два на три метра) сидел телефонист кишлака Зонг с двумя древними телефонами. Он снимал трубку и вызывал голосом райцентр Ишкашим, где уже перезванивали в Душанбе и принимали заказ на телефонный переговор с нужным пунктом. Несколько человек уже сидели на лавке, ожидая успешного соединения, а над ними, на стене, висели потреты двух вождей, оказавших наибольшее влияние на развитие кишлака Зонг. Эти вожди были: текущий президент Таджикистана Эмомали Рахмонов, а также бывший генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев при бровях и орденах! Вот точно два вождя: при одном электричество провели, при другом — отключили.

Дозвониться в Москву не удалось: нам перезвонил телефонист из Ишкашима и сказал, что телефонист из Душанбе ему сказал, что на Москву большая очередь телефонных звонков, и ждать бесполезно. Я поблагодарил и продолжил пешее передвижение.

Итак, целый день я шёл по дороге. Справа были горы, кишлаки и поля; слева — река Памир, к которой с афганской стороны вскоре присоединилась Вахандарья. Вода в реке Памир была серая, а Вахандарья — мутная белая, как бы с мукой. Сливаясь воедино, эти две реки и образуют реку Пяндж, но ещё несколько километров видны слои воды, как части пирога — одна вода серая, другая белая.

Местные жители, крестьяне, завидев меня, махали мне руками, заманивая к себе, угощали яблоками и солёным шир-чаем. Вдоль дороги из гор вытекали тут и там горячие и холодные минеральные воды, с большим содержанием железа. Ручьи от этих источников были с красно-рыжим дном, и все камни, по которым текли воды, были оранжевыми.

В одном месте на выходе горячих вод строился санаторий. Там тусовалась группа таджиков-строителей. Работа их была такая: они находили в горах огромные валуны, весом с полтонны, все вместе поворачивали их с помощью рычага-лома и потом били эти камни кувалдами, пока они не трескались и не разбивались на более мелкие камни по 20–30 кг, более удобные для строительных работ. Для выполнения этой сложной работы сюда приехали, на заработки, жители других кишлаков, ибо деньги здесь платили по таджикским меркам огромные: по 130 сомони (1100 рублей) в месяц! Я притусовался к рабочим и сперва помогал им ворочать валуны, а потом попытался разбить один из камней — но не тут-то было. Во все стороны летели каменные брызги и крошка, а камень не поддавался. Поняв, что без сноровки здесь делать нечего, я пристроился к пьющим шир-чай. Этот мудрый напиток готовился здесь в большом жирном блюде, напоминающем спутниковую тарелку.