Освященный храм - [3]

— Я тоже скоро прибегу, вот с твоим хлопцем поговорю…

Ляля кротко взглянула голубыми глазами на Романа, покраснела и выбежала из комнаты.

— Взрослая! — гордо проговорила хозяйка. — Я ведь знаю, Роман, что вы дружите… Да ты не стесняйся, парень! Тебе вон восемнадцать, скоро в армию. Да и она через два-три года соберется замуж… Ну да это потом. Я вот за каким делом позвала тебя. Знаешь, что я с Федосом Чибисом ездила к Петру Негороднему в госпиталь? Сам-то Петро не мог уже приехать, зато к нам прибудет его друг-приятель, фронтовик капитан Оленич. Надо бы его встретить.

— А когда он должен приехать?

Варвара вздохнула:

— Да нынче. Вот телеграмма. Из госпиталя. Сообщают, что он выехал вчера. Значит, будет сегодня. Ума не приложу, где и как его встретить. Ты мужчина, соображай.

— Тут и думать нечего! Поезд придет в Херсон в середине дня, пока до речного порта доберется, потом на катере до Лиманного, да еще автобусом… Возле поворота на Булатовку будет часов в пять вечера. Могу поехать мотоциклом, встретить автобус и привезти его… А куда?

Тетка Варвара снова вздохнула: Роман никогда не видел ее такой озабоченной. Женщина она волевая, шумная, с крутым характером — муж сбежал из дому.

— Думала я над этим. Но мне, женщине, неудобно ходить да искать для мужчины квартиру. Инвалид не инвалид — кто там будет разбираться, а скажут — мужчина… Приходила мне думка, не возьмет ли его на постой старая Прониха? У нее отдельная комнатка есть с выходом на улицу. Может, спросишь? Только вряд ли старая ведьма пустит: она людей не любит. Ты наведайся до дядьки Федоса, он-то присоветует. Да у него самого пустует и дом, и летняя кухня.

— Хорошо, сейчас же займусь. Мотоцикл у меня на ходу. Перво-наперво — к Пронихе, а потом уже в степь, к старому Чибису. А там и время на трассу выскочить.

— Роман уже было поднялся, но тетка Варвара попридержала его:

— Погоди… Есть еще просьба к тебе. Совсем необычная. — Женщина умолкла и задумалась. На ее обветренных и покрасневших щеках вдруг выступили багровые пятна, глаза часто заморгали. Варвара полной рукой неожиданно вытерла глаза и, всхлипывая, негромко сказала:

— Она же мне как дочка… Ну как буду без нее, вдруг она уедет? А уедет, уедет! Чует мое сердце!

— Ляля? Куда она денется? Что вы!

— Ты же ничего не знаешь! Ах, Роман, Роман! Помоги мне удержать ее здесь, это и в твоих интересах: ты дружишь с нею. Она о тебе всегда так хорошо говорит. При ней нельзя слова лихого про тебя сказать — не терпит! — Хозяйка притихла, задумалась. Потом, вновь скорбно вздохнув, начала объяснять опешившему Роману: — Ты не знаешь, что ее мама до приезда к нам жила и работала в том городе и полюбила начальника госпиталя. Видела я его, такой мужчина! Высокий, красивый, как артист. Да и она ему под стать была… Но вдруг Таня неожиданно от него уехала и никому ничего не объяснила. Появилась здесь, устроилась в школу, родила Лялю. Понимаешь? Начальник госпиталя — Лялин отец. Хоть и не законный, но ведь родитель. До сих пор он ничего не знал о Ляле. А все я сама виновата! Ляпнула там слово про нее…

— Ляля уже знает?

— Пока нет, но я должна рассказать все, как есть. Не люблю нечестности.

— Ну, почему она обязательно поедет? — забеспокоился и Роман, — Она ведь наша, булатовская!

— Слушай дальше. Этот капитан, который нынче приезжает, — самый близкий друг начальника госпиталя. Начнет уговаривать Лялю ехать к отцу. Конечно, начальник госпиталя, полковник — не чета нам, и жизнь у них — не ферма с навозом и мухами да непосильным трудом. Приучила я Лялю к ферме. Вот ей пятнадцать годков, а она работает у нас как взрослая. Даже лучше. Выкормила да вырастила такую корову, что хоть на выставку отправляй… Я горжусь ей как дочкой родной. Неужели ты упустишь такую красавицу?

Помолчала хозяйка, повздыхала сокрушенно да и поднялась, говоря:

— Ничего не сделаем. Ни я не смогу удержать ее, ни ты, как вижу. Не привяжешь ведь. О нашем разговоре Ляле — ни словечка! Расскажешь, меня навек обидишь. Помни! Узнает о моем желании — из жалости останется, из благодарности. А этого нельзя допустить. Грех. Я не враг ее счастью. Как само решится, так и будет. От судьбы никуда не уйдешь. Займись, прошу тебя, капитаном. Ладно?

Роман ушел домой, чтобы подготовить мотоцикл, сходить к бабе Проновой, а затем — в степь, в чабанскую бригаду Чибиса.

3

Высокая, высохшая Евдокия Сергеевна Пронова, прищуривая близорукие глаза, долго всматривалась в парня. Щурилась, но в щелочках бегали огоньки — то ли она вспоминала, где видела этого юношу, то ли знала, но выжидала: какое может быть у него к ней дело? Голос у нее низкий, дребезжащий, и она сама сгорблена от того, что всю жизнь старалась казаться ниже ростом, и вид у нее какой-то странный — вещунья или Яга из старинной сказки. В селе чуждались ее, обходили при встрече за нелюдимость и за непонятную угрюмость и даже озлобленность. Если она с кем и разговаривала, то резко, не мирно, а с раздражением, и это всегда было неприятно и отталкивало от нее. Но никто никогда не замечал за нею каких-либо неблаговидных поступков. Просто мрачный характер. Роман знал об этом и терпеливо стоял под ее прищуренным взглядом.