Освящение мига - [14]

старый незаживающий шрам, капля, которая все буравит, рубец, который в памяти оставляет время, безликое время — предчувствие головокружения и падения, время, которое ушло и не думало уходить, которое здесь неотлучно, пара глаз, глядящих откуда-то из глубины, — примета появления на свет;

стремительный обвал ночи, которая стирает лица и фасады, черные чернила, из которых выплывают клыки и когти, щупальца и дротики, присоски и ланцеты, четки какофоний;

ночь, обжитую шепотом, и где-то рядом женские голоса — листва, носимая ветром; слепящий свет фар в стену напротив, режущий свет, позорящий свет, оплеванная реликвия;

жутковатое лицо крестящейся и быстро закрывающей окно старухи, скорбный, как незаживающая рана, вой собаки на пустыре;

пары на скамейках в парках или в подворотнях, переплетенные четыре руки, накаленные добела деревья, раскинувшиеся над теми, кто ночью спит;

пары, леса трепещущих колонн, обволокнувшихся дыханием зверя, тысячеокого и тысячерукого, но лишь с одним желанием, накрепко застрявшим в мозгу;

неподвижные пары с закрытыми глазами, снова и снова падающие в самих себя;

перехватывая дыхание и не давая писать, из памяти всплывает подросток и снова блуждает, всеодинокий в своем единомножестве, по улицам и площадям, исчезающим, стоит лишь их произнести,

и растворяется снова в поисках всего и для всех, ничего и ни для кого.

Произнести — создать

Роману Якобсону{8}

Перевод Вс. Багно

I

Между тем, что вижу и говорю,

между тем, что вижу и таю,

между тем, что таю и о чем грежу,

между тем, о чем грежу и что забываю,—

поэзия.

Она колеблется

меж «да» и «нет»:

произносит

то, что утаиваю,

утаивает

то, что произношу,

грезит

о том, что забываю.

Она не произносится,

а создается.

Создается тем,

что произносится.

Поэзия

в словах, в звучанье слов — сама реальность.

Но стоит лишь произнести:

«Сама реальность»,

как она истает.

Став еще реальней?

II

Осязаема мысль, слово

не осязаемо:

поэзия

снует

меж тем, что есть и чего нет.

Прядет из отражений пряжу

и распускает.

Поэзия

глазами страницу засеивает,

а глаза — словами.

И если говорят глаза,

глядят слова,

а взгляды мыслят,

то наши раздумья

услышат,

слова увидят,

а самую сокровенную мысль

познают

на ощупь.

Смежаются

глаза —

слова распахнутся.

Колонны

Перевод Вс. Багно

Как мала эта площадь

с пересохшим фонтаном.

Плесневелые стены,

две скамьи почернелые,

искореженный ясень.

Вдалеке раздается

рокот улиц центральных.

Ночь бесшумно струится

и стирает фасады.

Фонари загорелись.

Среди волн полумрака

в закоулках, в подъездах

вырастают колонны

из трепещущей жизни,

в замирании пары

сплетены воедино

бормотанье недвижном.

В полушарии южном

ночи с женщиной сходны,

плодовитой и влажной.

Острова, что пылают

в океанах небесных.

Тень банановой пальмы

зеленеет от листьев.

Вот и неотторжимы

друг от друга мы стали,

словно дышащим древом

и плющом зарастают

оба тела сплетенных.

Бормотание листьев,

среди спящих травинок

скрип сверчков неустанных,

звезды лезут плескаться

в лужу к скромным лягушкам,

лето впрок наполняет

все кувшины водою,

незаметным движеньем

ветер дверь отворяет.

Месяц высветил лоб твой,

предпочтя всем террасам.

Словно вечность, мгновенье,

а весь мир — на ладони.

Раз твоими глазами

на тебя же смотрю я,

я в твоих потерялся,

ты в мои погрузилась.

Нет имен больше — пепел,

и слились с горизонтом

наших тел силуэты,

что от нас отдалились.

Недвижимые пары

то ли в Мексике, в парке,

то ли в Азии где-то:

безучастные звезды

над мильоном причастий.

Целой гаммой касаний

снизу кверху, и снова

вниз и вверх, и сначала,

то в корней королевство,

то в республику крыльев.

Два сплетенных тела

о душе нам пророчат:

я глаза закрываю,

пальцев легким касаньем

в твоем теле читаю

мироздания книгу.

Привкус мудрости вечной

вкус земли нам напомнит.

Еле видимый лучик,

осветив нас, сметает;

ослепляющей почкой

разрождается семя.

Этим вечным качаньем

меж концом и началом

кровь пульсирует в арке,

что над небытием.

Тела в молнию свились

и застыли навек.

Воскрешение в памяти

…Мне бы хотелось умереть так, чтобы люди удостоверились, что жил я не напрасно, и чтобы за мной не осталось прозвание сумасшедшего, — пусть я и был таковым, однако же смертью своей я хочу доказать обратное.

Мигель де Сервантес

Перевод Вс. Багно

Я разумом об этом знал,

не сердцем:

после аккорда быть последует не быть.

Такой же звук, такой же миг,

но имя и лицо уже в прошлом. Время —

личина без лица —

стирая имена, стирая лица,

себя стирает.

Я не обучен умирать Буддой.

Он говорил: истаивают лица,

а имена — пустые звуки.

И все-таки у каждого из нас в минуту смерти

есть и лицо, и имя.

На пепельном пороге

кто мне глаза откроет?

Я возвращаюсь вновь к моим священным текстам,

к истории идальго, прочитанной столь скверно

в детстве, озаренном солнцем,

которое неистовствовало

между исполосованными льяносами,

схватками ветра с пылью,

к пиру, зеленеющим источником тени,

сьеррой, набычившейся

при встрече с чреватой химерами тучей,

молниеносным лучом,

прорезавшим живое тело пространства,—

жертва и геометрия.

Я погружался в это чтение,

обволакиваемый чудесами и разочарованиями:

два вулкана на юге

из времени, снега и дали;

неистовые герои,

встающие со страниц из камня;

террасы бредовых видений;

почти лазурные холмы,

раскрашенные невидимыми руками;