Освобождение Руси от ордынского ига - [9]
Итак, лица, составлявшие ближайшее окружение великого князя в походе 1479 г., — представители высшего слоя русского феодального вассалитета и связаны (за исключением князя Д. Дм. Холмского) с великокняжеской властью многими поколениями своих служилых предков. Именно этот слой поставляет и советников-думцев, и воевод, и наместников, и дипломатов, а в случае нужды и приставов-стражников при «пойманных» за всякие «вины». Тот факт, что в состав свиты входят известнейший на Руси военачальник, памятный новгородцам победитель на Шелони, и своего рода специалисты по новгородским делам Борисовичи Тучки и Иван Товарков, свидетельствует о важном значении и военно-политическом характере похода.
По сведениям официозной Московской летописи, во время пребывания в Новгороде великий князь жил на «Ефимьеве дворе Медведнова» и «повеле изымати… владыку новгородского Феофила».[74] Симеоновская Летопись приводит точную дату этого «поимания» (19 января 1480 г.) и дату отправки архиепископа в Москву (24 января).[75] Новгородский владыка был заточен «в монастыри у Чуда», где он сидел «полтретья лета, ту и преставися».[76] Московская летопись и близкие к ней летописи ничего не сообщают ни о причинах «поимания» Феофила, ни о других событиях, связанных с длительным пребыванием великого князя в своей северной «отчине».
Львовская летопись знает о поездке и пребывании великого князя в Новгороде, но не приводит никаких дат и деталей.[77] Псковские летописи дают точную дату прибытия великого князя в Новгород (2 декабря)[78] и говорят о псковских посольствах к нему, но сообщают об аресте Феофила без всяких комментариев.[79]
Источником, дающим более подробную информацию об этих событиях, является Типографская летопись. По ее данным, великий князь «стоял в Новгороде в Словиньском конце с всеми людьми».[80] Думается, что избрание для резиденции великого князя именно Словенского конца не случайно — жители этого конца были сравнительно лояльны по отношению к Москве.[81] Боярство Софийской стороны, Неревского конца и Прусской улицы стояло, напротив, на традиционных антимосковских позициях. Далее летописец приводит не совсем понятное сообщение, что «половину города испрята (?)[82] ему сее стороны». Зато об аресте Феофила Типографская летопись говорит четко и ясно, хотя по своему обыкновению не называет дат. Великий князь «изыма архиепископа… в коромоле и посла его на Москву, и казну его взя, множество злата и сребра и судов его». Особый интерес представляет причина «коромолы»: «не хотеша бо той владыка, чтобы Новгород был за великим князем, но за королем или за иным государем». Причина этого в свою очередь в том, что «князь… великий, коли первые взял Новгород, тогда изыма в новгородского владыки половину волостей и сел и у всех монастырей», именно «про то владыка нелюбие держаше».
Итак, по объяснению летописца, причина «коромолы», имевшей целью отторжение Новгорода от Русского государства и передачу его под власть иноземцев, — политика великого князя по отношению к новгородскому церковному (владычному и монастырскому) землевладению. Не подтверждаемое прямо никакими другими источниками, это объяснение по существу своему достаточно правдоподобно. Архиепископ Феофил в 1470–1477 гг. был, по-видимому, представителем сравнительно умеренной партии, не желавшей полного разрыва с Москвой и стоявшей на позициях компромисса с великокняжеской властью. Именно в таких тонах рисует Феофила московский полуофициоз, «Словеса избранные», описывая события зимы 1470/71 г. и противопоставляя архиепископа князю Михаилу Олельковичу и партии Пимена — Борецких. Однако полная ликвидация политической независимости Великого Новгорода в результате похода 1477 г. и Троицкого стояния, а главное решительные меры, принятые московским правительством в январе 1478 г. и направленные своим острием против экономического и политического могущества дома св. Софии и монастырей, могли привести к переориентации Феофила и стоявших за его спиной феодальных кругов Новгорода, к переоценке ими политических ценностей.
Политика московского правительства в новгородской «отчине», по-видимому, отнюдь не оправдала ожиданий той умеренной группы новгородского боярства, ставленником которой был Феофил и которая надеялась на мирное «сосуществование» с великокняжеской властью, рассчитывая сохранить свой политический вес и экономическое процветание в условиях включения Новгорода в состав Русского государства. Конфискация части владычных вотчин и ликвидация политической власти архиепископа в январе 1478 г. — только первые шаги московского правительства в Новгороде, достаточно ясно показывающие общее направление московской политики. Эта политика была направлена отнюдь не на умиротворение новгородской олигархии, не на компромисс с нею, а на полное и безусловное подчинение ее, на реальное (а не номинальное) включение Новгородской земли в состав Русского государства, на коренную перестройку (а не частичное изменение) всей системы политических и экономических отношений в этой земле. Думается поэтому, что заговор Феофила следует рассматривать не как изолированный феномен, а как проявление общего негативного отношения новгородской олигархии к политике московского правительства.
