Освобождение - [8]
Фёдор повёл взглядом и увидел Чжана. Он все ещё лежал, привязанный верёвками к орешине. Китаец, давший Фёдору кружку, перехватил его взгляд, коротко кивнул в сторону Чжана и неожиданно по-русски сказал:
– Братка!
Мысли в оглушённой голове ворочались медленно, лес перед глазами ещё плыл, но уже начали возвращаться запахи и звуки, и Фёдор услышал, как японские штыки скреблись об землю и звякали по камням, и запах из кружки показался ему знакомым – это был землистый запах женьшеня.
«Женьшень! Этим китайцы меня быстро на ноги поставят», – сообразил он и снова перевёл взгляд на Чжана. Он сначала подумал, что бредит, но, ощутив в руке тёплую кружку, понял, что то, что он сейчас видит, происходит наяву. Чжан лежал лицом вверх. Он был то ли синий, то ли чёрный в лучах заходящего солнца и – шевелился. Фёдор тряхнул головой, но Чжан действительно шевелился. Дрогнула нога, дрогнул живот, он как-то стал мелко подрагивать весь, как будто его кто-то толкал изнутри.
«Крыса, она ещё живая!»
Крыса толкалась острым носом и лапками изнутри, пытаясь прогрызть кожу и выбраться из живота. Он увидел, как из ранки, как иголкой, сначала проткнулся коготок, потом появилась лапка, и тут же рядом показался нос и вылезла голова. Чёрная, зализанная, мокрая и липкая, крыса высунула голову только на мгновение и сразу пискнула, почуяв свободу. Ещё миг, и она бы соскользнула с мёртвого тела и заострённой тенью исчезла в траве. Фёдор только охнул, не отрывая взгляда от мёртвого Чжана и крысы, китаец, который сказал «Братка», увидел его взгляд и крысу, рванул из-за пояса маузер и не целясь выстрелил.
На месте крысиной головы брызнула клякса в красных лучах, и крысы не стало.
– Зывой, сука его люди, долга зывой – крыс японыск. Весь братка кусал, – сказал китаец, обернулся к Фёдору и добавил: – Моя – Чжан еси, Антошка, так моя русски люди зовут. – Потом кивнул в сторону Чжана и ещё раз повторил: – Братка! Пей цяй, сила многа!
До темноты китайцы зарыли японские тела, похоронили Чжана, сделали Фёдору подпорки-костыли и пошли с ним в сторону Гродекова.
Шли медленно, давая возможность ему отдыхать. От китайских растёртых порошков под повязкой и отвара женьшеня у него прибавилось сил и бок почти не болел. По дороге китаец Антошка по-русски рассказал, что он младший брат Чжан Вэя. Год назад, когда японцы заживо сожгли их деревню, брат ушёл к партизанам, а он – его «братка» – прибился к контрабандистам и, как мог, мстил японцам.
Эти воспоминания о Чжан Вэе и его брате Чжан Сяосуне, у которого было русское имя Антошка, никогда не оставляли Фёдора. Он глянул на мальчишек, вышел из задумчивости, погладил по голове уплетавшего блины Саньгэ и подумал про себя: «Вот такие они китайцы, хоросы люди».
Стёпка снова оторвался от блинов, глянул на отца и обиделся.
Соловьёв тряхнул головой: «Чёрт с ней, с крысой. Главное, батя тогда остался жив!»
– Ну что? Давай-ка, наверное, сюда этого Герасимова И.И.? Время идёт, когда-то надо начинать!
Саньгэ выглянул из темноты и посмотрел на Степана:
– Давай! Только посмотри сначала дело на Енисея, там есть конверт с фотографиями, а потом прочитаешь остальное. Там то, что тебе надо. Он выведет тебя на китайское подполье… Как наш батька говорил? «Китайса – холосы люди»?
Он уверенно открыл дело на нужной странице и подошёл к соловьёвскому столу:
– Вот!
Степан глянул на него:
– А ещё он говорил «Мэй ёу фанцзы»…
– Да это он ошибался: вместо «нет варианта» он говорил «нет дома», «фанцзы» – это дом, а «фацзы» – вариант, выход из положения! – усмехнулся Саньгэ и стал вытаскивать из конверта фотографии.
Снимки были старые, ещё дореволюционные, и не очень старые. На каких-то были видны надписи о том, что они сделаны в Санкт-Петербурге, в Москве, были тверские, были и харбинские, одиночные и групповые.
В одну из них, групповую, Саньгэ ткнул пальцем:
– Вот эта!
На фотографии была изображена, судя по всему, семья: одетый в визитку мужчина сидит в кресле, женщина – облокотилась на спинку кресла правой рукой, и маленький мальчик, который стоял перед женщиной, справа от мужчины. Степан поднял глаза на Саньгэ, тот уже сидел на корточках и копался в сейфе. С самого дна он достал три толстых тома, снизу подхватил их и тяжело бухнул на край стола:
– Это дело на предателя Юшкова! О нём ты уже слышал, а это на начальника харбинской ЯВМ – генерала Асакусу. О нём ты тоже слышал. Дальше – на Родзаевского и так далее, на всю белобандитскую сволочь… их ты посмотришь после.
Степан кивнул.
– А вот это дело групповой оперативной разработки «Харбинцы», первый том «Патрон» – вот на этого дяденьку. – Он снова ткнул пальцем в фотографию, указывая на мужчину в визитке. – Ведётся с двадцать первого года, когда он, заместитель колчаковской разведки и бывший офицер разведки Заамурского особого округа пограничной стражи, это охрана КВЖД при царе, как снег на голову объявился в Харбине живой и здоровый. Удивил всех, потому что его никто не ждал, ни харбинские, ни наши. Жил тихо, любил жену, воспитывал сына, ни в какие разведки-контрразведки не лез. Всех, кто к нему приходил с предложениями, посылал по-русски. Послал даже генерала Косьмина, в то время главного харбинского фашиста…
Эта книга написана как расширение романа «Харбин». Город в Китае стал настоящим спасением для тысяч российских беженцев. Не так давно, когда к представителям русской эмиграции относились как к «белобандитам», историю Харбина предпочитали замалчивать. Автор книги – ветеран спецслужб, китаист – попытался облечь в художественную, и потому интересную большинству читателей, форму реальную, насыщенную событиями жизнь уникального геополитического анклава.
К концу 1922 года в Маньчжурию из охваченной войной России пришли почти 300 тысяч беженцев. Харбин, город на северо-востоке Китая, казалось бы, стал спасением. На самом деле именно через него на четверть века пролег фронт русской смуты.Главный герой романа «Харбин» оказался в тисках между «золотой казной» Российской империи и замыслами советской и японской разведок. В повествовании не фигурируют в качестве героев Сталин, Чан Кайши или Микадо, но художественно и исторически достоверно показана жизнь города, задуманного и построенного как столица российско-китайской железнодорожной магистрали, и его жителей, ставших жертвами грандиозных потрясений первой половины XX века.
Сюжет романа разворачивается в 1915 году. Полковник Александр фон Адельберг тогда еще носит погоны капитана, штабс-капитан Штин – поручика, прапорщик Георгий Вяземский учится в кадетском корпусе, а его отец, Аркадий Иванович Вяземский, командует 22-м армейским драгунским полком. События невероятно увлекательного и исторически достоверного романа происходят не только на фронте, «в седле и окопах», но и в охваченной волной немецких погромов Москве, в тыловых Твери и Симбирске, в далеком таежном селе «на Байкал-море».
На первый взгляд, вернувшись с фронтов Первой мировой к семье в Харбин, полковник русской армии Александр фон Адельберг ведет жизнь мирного обывателя. Сменив военный мундир на штатский костюм, ходит на службу в управление Китайской Восточной железной дороги, посещает с супругой званые обеды и балы, принимает гостей, выезжает на дачу. Его сын Сашик взрослеет в атмосфере любви, доверия и, казалось бы, не имеет секретов от родителей. Однако мир и благополучие города держится на хрупком равновесии. Слишком много разнонаправленных военных и политических интересов сошлись на территории Маньчжурии.
Произведения Евгения Анташкевича – новое слово в современной исторической литературе, возвращение человечности. Читатель словно ощущает теплоту, исходящую от этих страниц. Следуя за хорошо осведомленным автором, повествующим о грозных исторических событиях, чувствуешь атмосферу эпохи, переданную через точность мелких деталей, начинаешь узнавать героев, мыслить как они. Данная книга – продолжение романа «Хроника одного полка. 1915 год».
Прошедший Первую мировую русский офицер, разведчик-агентурист полковник барон фон Адельберг через охваченную огнем Гражданской войны Россию пробирается в Харбин, к жене и сыну. Каждый день пути – в эшелоне с легендарным колчаковским золотом, на санях забайкальского казака, пешком по льду замерзшей Ангары, в повозке китайских контрабандистов – может оказаться последним, но Адельберг упорно идет на восток. К спасению. К семье. Домой. И кто знал, что уникальный русский город, казавшийся издалека очагом мира и спокойствия, превратился в эпицентр русской смуты и жесточайшего противоборства разведок крупнейших мировых держав…
О северных рубежах Империи говорят разное, но императорский сотник и его воины не боятся сказок. Им велено навести на Севере порядок, а заодно расширить имперские границы. Вот только местный барон отчего-то не спешит помогать, зато его красавица-жена, напротив, очень любезна. Жажда власти, интересы столицы и северных вождей, любовь и месть — всё свяжется в тугой узел, и никто не знает, на чьём горле он затянется.Метки: война, средневековье, вымышленная география, псевдоисторический сеттинг, драма.Примечания автора:Карта: https://vk.com/photo-165182648_456239382Можно читать как вторую часть «Лука для дочери маркграфа».
Москва, 1730 год. Иван по прозвищу Трисмегист, авантюрист и бывший арестант, привозит в старую столицу список с иконы черной богоматери. По легенде, икона умеет исполнять желания - по крайней мере, так прельстительно сулит Трисмегист троим своим высокопоставленным покровителям. Увы, не все знают, какой ценой исполняет желания черная богиня - польская ли Матка Бозка, или японская Черная Каннон, или же гаитянская Эрзули Дантор. Черная мама.
Похъёла — мифическая, расположенная за северным горизонтом, суровая страна в сказаниях угро-финских народов. Время действия повести — конец Ледникового периода. В результате таяния льдов открываются новые, пригодные для жизни, территории. Туда устремляются стада диких животных, а за ними и люди, для которых охота — главный способ добычи пищи. Племя Маакивак решает отправить трёх своих сыновей — трёх братьев — на разведку новых, пригодных для переселения, земель. Стараясь следовать за стадом мамонтов, которое, отпугивая хищников и всякую нечисть, является естественной защитой для людей, братья доходят почти до самого «края земли»…
Человек покорил водную стихию уже много тысячелетий назад. В легендах и сказаниях всех народов плавательные средства оставили свой «мокрый» след. Великий Гомер в «Илиаде» и «Одиссее» пишет о кораблях и мореплавателях. И это уже не речные лодки, а морские корабли! Древнегреческий герой Ясон отправляется за золотым руном на легендарном «Арго». В мрачном царстве Аида, на лодке обтянутой кожей, перевозит через ледяные воды Стикса души умерших старец Харон… В задачу этой увлекательной книги не входит изложение всей истории кораблестроения.
Слово «викинг» вероятнее всего произошло от древнескандинавского глагола «vikja», что означает «поворачивать», «покидать», «отклоняться». Таким образом, викинги – это люди, порвавшие с привычным жизненным укладом. Это изгои, покинувшие родину и отправившиеся в морской поход, чтобы добыть средства к существованию. История изгоев, покинувших родные фьорды, чтобы жечь, убивать, захватывать богатейшие города Европы полна жестокости, предательств, вероломных убийств, но есть в ней место и мрачному величию, отчаянному северному мужеству и любви.
Профессор истории Огаст Крей собрал и обобщил рассказы и свидетельства участников Первого крестового похода (1096–1099 гг.) от речи папы римского Урбана II на Клермонском соборе до взятия Иерусалима в единое увлекательное повествование. В книге представлены обширные фрагменты из «Деяний франков», «Иерусалимской истории» Фульхерия Шартрского, хроники Раймунда Ажильского, «Алексиады» Анны Комнин, посланий и писем времен похода. Все эти свидетельства, написанные служителями церкви, рыцарями-крестоносцами, владетельными князьями и герцогами, воссоздают дух эпохи и знакомят читателя с историей завоевания Иерусалима, обретения особо почитаемых реликвий, а также легендами и преданиями Святой земли.