Освободительный поход Сталина - [3]
Постепенно идея создания «Великой Румынии» путем присоединения территорий Южной Добруджи от Болгарии, Трансильвании и Буковины от Австро-Венгрии и Бессарабии от России стала главной целью румынской внешней политики. В условиях раскола Европы на два военно-политических блока Бухарест заигрывал то с одним, то с другим. Новый кризис на Балканах позволил Румынии реализовать часть своих территориальных притязаний. В ходе Первой Балканской войны (9 октября 1912 г. — 30 мая 1913 г.) Греция, Черногория, Сербия и Болгария отвоевали почти все европейские владения Османской империи, но раздел между победителями завоеванных территорий привел ко Второй Балканской войне (29 июня — 10 августа 1913 г.), в ходе которой Черногория, Сербия, Греция и Османская империя воевали против Болгарии. В этих условиях Румыния потребовала от Болгарии за свой нейтралитет в Первой Балканской войне Южную Добруджу и 10 июля начала против нее военные действия. Один корпус занял территорию Южной Добруджи, а главные силы румынской армии стали практически беспрепятственно наступать на Софию. Уже 29 июля Болгария прекратила сопротивление, и по подписанному 10 августа Бухарестскому договору Румыния закрепила за собой Южную Добруджу. В итоге всех этих событий отношения Румынии со странами Тройственного союза охладели и началось сближение со странами Антанты.
В преддверии и в начале Первой мировой войны страны Тройственного союза предлагали румынскому руководству за участие в войне на их стороне Бессарабию, а страны Антанты — Трансильванию, Банат и часть Буковины. Однако Румыния не торопилась со вступлением в войну, довольствуясь прибылями от активизировавшейся в условиях войны внешней торговли. По мере затягивания войны противоборствующие группировки продолжали борьбу за вовлечение румынского государства в войну на их стороне. К лету 1916 г. стало ясно, что страны Четверного союза (Германия, Австро-Венгрия, Болгария и Османская империя) вряд ли смогут выиграть войну, кроме того, успехи русских войск на Восточном фронте создавали впечатление скорого выигрыша войны Антантой. В этих условиях Бухарест добился от стран Антанты согласия на присоединение к Румынии после победы в войне южной части Буковины до р. Прут, всей Трансильвании до р. Тисса, всего Баната до р. Дунай и сохранения Южной Добруджи. На этих условиях 4 (17) августа 1916 г. было подписано соглашение о присоединении Румынии к Антанте.
В антантовских штабах рассматривалось два основных варианта использования румынской территории в стратегических целях. Первый предусматривал встречный удар из Добруджи и от Салоник с целью вывода из войны Болгарии, а затем Османской империи. Второй вариант исходил из возможности движения через Трансильванию в центральные районы Австро-Венгрии. Это требовало сосредоточения на юге значительной группировки русских войск, которые могли бы по территории Румынии обойти укрепленные полосы австро-германских войск. Как ни странно, оба эти варианта по настоянию англо-французского руководства были отклонены, и Румынии предоставили возможность в одиночку атаковать Австро-Венгрию, лишь в Добруджу был введен небольшой корпус русских войск.
14 (27) августа 1916 г. Румыния объявила войну Австро-Венгрии, а на следующий день румынские войска перешли в наступление в Трансильвании, которое продолжалось до 13 (26) сентября. За это время командование Четверного союза смогло перебросить против Румынии войска с других театров военных действий и перейти в наступление как в Трансильвании, так и с территории Болгарии. Уже к 14 (27) октября была занята большая часть Добруджи. Тем временем в Трансильвании австро-германские войска все успешнее теснили румынские армии и к 10 (23) ноября вышли на фронт Рымник-Слатина-Каракал. 21 ноября (4 декабря) австро-германские войска заняли Бухарест и, наступая вниз по Дунаю, к концу года вышли на линию Фокшаны — устье Дуная. Русское командование было вынуждено, спасая союзника, перебросить в Румынию 35 пехотных и 13 кавалерийских дивизий, что составляло свыше 1/3 соединений действующей армии. Таким образом, вступление Румынии в войну лишь ухудшило обстановку на Восточном фронте, удлинив его почти на 500 км.[3]
Общая динамика русско-румынских отношений в конце XIX — начале XX века определялась прежде всего различным статусом обоих государств на международной арене. Российская империя являлась великой державой, а Румыния — одной из балканских стран, чье влияние на международную ситуацию ощущалось лишь на региональном уровне. Понятно, что в этих условиях территориальные устремления румынской элиты в отношении России оставались в лучшем случае беспочвенными мечтаниями. Однако в условиях начавшейся в феврале 1917 г. революции и распада Российской империи эти притязания вдруг оказались вполне достижимыми. О том, как удалось Румынии оккупировать и аннексировать Бессарабию, какие последствия это имело для советско-румынских отношений межвоенного периода и как был решен бессарабский вопрос летом 1940 г., и рассказывает эта книга.
В определенном отношении бессарабский вопрос носил уникальный характер, поскольку эта территория была единственной из всех утраченных на западе Российской империи земель, отторжение которой никогда не признавалось советским правительством. Кроме того, румынская интервенция 1918 г. была не только самой первой, но и самой долгой интервенцией в истории Советского государства. Поэтому советская историография, посвященная советско-румынским отношениям межвоенного двадцатилетия, могла гораздо более свободно и четко говорить о реальных интересах Советского Союза в бессарабском вопросе. Освобождение от румынской оккупации территории Бессарабии всегда признавалось основной целью Москвы. Однако, поскольку бессарабский вопрос носил все же локальный характер и не мог оказать решающего влияния на советскую внешнюю политику в целом, в отечественной историографии внешней политики СССР сложилась довольно оригинальная картина. Если все прочие государства в своей международной политике руководствовались собственными интересами, то Советский Союз занимался лишь тем, что демонстрировал свое миролюбие и боролся за мир. В принципе, конечно, признавалось, что у СССР также есть собственные интересы, но обычно о них говорилось столь невнятно, что понять побудительные мотивы советской внешней политики было практически невозможно.
