Освободительный поход - [54]

За два часа, отведенных на артподготовку, Артиллерийский корпус резерва Верховного Главнокомандования своими тяжелыми орудиями способен смолотить в пыль и не такую оборону. Ирония судьбы заключалась в том, что треть его орудий – это тяжелые германские гаубицы 15 cm sFH 18, захваченные Красной армией во время летнего разгрома группы армий «Юг». Конечно, по дальности и кучности стрельбы данное изделие было несравнимо хуже пушки-гаубицы МЛ-20, и значительно тяжелее только что начавшей поступать в войска новой корпусной гаубицы Д-1. Но дареной пушке в ствол не смотрят. У Красной Армии нет никаких причин привередничать до тех пор, пока советская промышленность не восполнит потери начального этапа войны, или, по крайней мере, не закончатся запасы трофейных боеприпасов. Есть даже какой-то шик в том, что из немецкой пушки велся огонь немецкими же снарядами по немецким же солдатам.

Пока тяжелые батареи в полной темноте вели огонь по заранее разведанным и пристрелянным целям, из советских окопов ловко выбрались солдаты-саперы, волоча за собой пусковые короба противоминной системы «Тропа». Если по мощности заряда эта система местного производства не уступала оригиналу из будущего, то дальность прямого выстрела у нее была меньше, потому-то и запускать ее следовало от края минного поля. Артподготовка – это как раз то самое время, когда в немецких окопах солдаты не ведут наблюдение за нейтралкой, а сидят в укрытии и молятся своему арийскому богу, чтобы в этот блиндаж не прилетел русский шестидюймовый гостинец, ибо такого «подарка» не переживет даже добротный командирский блиндаж.

Установив пусковые контейнеры «Тропы», саперы подсоединили к ним провода и тихо, пока их никто не заметил, поползли обратно на исходные позиции. И это было опасным занятием, ибо шальные недолеты случались с завидной регулярностью, но ведь кто-то должен делать это. Впрочем, поскольку как раз в этот самый момент передний край гитлеровцев обрабатывали охотящиеся за дзотами 240-мм минометы (прямое попадание из которых могло запросто разворотить даже самую прочную железобетонную конструкцию), засевшему на той стороне врагу было совсем не до русских, ползающих по нейтралке.

В ночь перед началом операции генерал Горбатов прибыл на НП 6-й гвардейской стрелковой дивизии 48-й армии. Этот наблюдательный пункт он выбрал потому, что 6-я гвардейская располагалась на острие главного удара фронта. Это именно через боевые порядки этой дивизии планировалось вводить в прорыв механизированный корпус ОСНАЗ генерала Лизюкова, переформированный из 5-й танковой армии, прошедшей обкатку летними боями…

Генерал усмехнулся. Новенькие, еще пахнущие краской и заводской смазкой танки и прочие боевые машины сами по себе еще не делали лизюковцев механизированным ОСНАЗом. Хотя сейчас они были значительно лучше тех коров на льду, какие представляли их себя мехкорпуса довоенного формирования. Тем не менее они все равно еще не дотягивали до высоких стандартов того механизированного ОСНАЗа, которым командовал генерал Бережной.

Он, Горбатов, за эту войну два раза имел дело с генералом Бережным и его головорезами. Первый раз – на Северо-Западном фронте в феврале под Старой Руссой, перед Ленинградско-Псковской операцией, когда рейд тогда еще по сути экспериментальных механизированных бригад Бережного и Катукова подрезал гитлеровскую группу армий «Север», что привело к ее разгрому, снятию Блокады Ленинграда и освобождению части советской Прибалтики. Второй раз вместе они работали на Брянском фронте в мае, когда фронт и только что переформированный из бригады мехкорпус ОСНАЗ громили 2-ю танковую армию немцев. Тогда Бережному тоже сопутствовал успех, враг был разгромлен и бежал, а по итогам операции образовался Брянско-Орловский выступ, ставший причиной разгрома группы армий «Юг» во время попытки летнего немецкого наступления.

Впрочем, если корпус Лизюкова будет хотя бы вполовину так же успешен, что и корпус Бережного, то солдатам группы армий «Центр», избиваемым сейчас советской артиллерией, точно не поздоровится. Им, внезапно разбуженным буйством русской артиллерийской стихии, и сейчас крайне невесело, а вскоре станет и совсем кисло. Впрочем, пока у немецких солдат, засевших по ту сторону фронта, страха было больше, чем реальных потерь. Разумеется, за исключением тех, что попали под удар тяжелых реактивных и минометных снарядов, снаряженных напалмом. От адского жара горящей огнесмеси и едкого удушливого дыма не спасают никакие окопы и блиндажи, а на технике от попавших на нее липких брызг огня начинает плавиться металл. К тому же эта дрянь не тушится ни водой, ни песком, и единственный способ бороться с огнем – это просто дать выгореть тому, что уже горит, убрав подальше все ценное. Впрочем, напалм применялся далеко не везде, а только по особо важным целям. Таковыми, как правило, были ключевые железобетонные доты шверпунктов (захват которых обычно стоил нашим войскам большой крови), а также командные пункты немецких полков и батальонов.

Но вот советская артиллерия перенесла огонь вглубь германских позиций, и на линии фронта наступила тишина. Лишь жирный черный дым с пляшущими языками адского пламени указывал на пункты вражеских позиций, удостоившиеся особого внимания советского командования. На участке прорыва взлетела красная ракета, над русскими окопами раздалось громовое «ура»; в предутреннем мраке, слепя глаза немецким пулеметчикам, ярким светом вспыхнули десятки зенитных прожекторов, и немецкая пехота густо полезла из всех щелей в переднюю траншею, отражать атаку злобных русских Иванов.