Освещенные аквариумы - [31]

— А вы знаете, что он учудил полгода назад? — сказала одна. На пальце у нее сиял бриллиант таких размеров, что он не мог не быть фальшивым.

— Нет, а что? — с жадным любопытством спросила вторая, готовая услышать нечто ужасное.

— Опять заболел раком! Да, моя милая, ни больше и ни меньше.

— О! — ахнула та и поднесла ладонь ко рту.

— Лишь бы мне насолить! По-другому и не скажешь. Нехорошо так говорить, но я не стала плакать, когда он убрался. — Она смотрела прямо перед собой. — Я уж с ним хлебнула. Зато теперь… — Она глубоко вздохнула, выпятив свою необъятную грудь.

— Вот жалость-то… — пролепетала вторая в приступе человечности.

— Как посмотреть… Не забывайте, что он мне кое-что оставил. Что-что, а человек он был предусмотрительный, ничего не могу сказать.

Обе старушки поднялись и окончательно исчезли из жизни Клер.

Вернувшись домой, Клер села за письменный стол и проработала несколько часов. Ближе к вечеру она решила отдохнуть и погрузилась в чтение японского детектива, переданного ей Ишидой незадолго до того. Расследование, которое помощник инспектора Михара[15] вел на железной дороге, колеся по всей Японии, захватило ее. Дойдя до 38-й страницы, она обнаружила в книге квитанцию из химчистки — на костюм, который, судя по дате, был готов еще вчера. Не дав себе времени опомниться, вскоре она уже шла по улице с квитанцией в кармане.

— Хорошо, что мы всегда проверяем карманы перед чисткой… — Сотрудница химчистки протянула Клер конверт — такой же точно Ишида подсунул ей под дверь.

— Спасибо.

Выходя из магазина, она столкнулась с Луизой, которая шла, держа за руку Люси.

— Клер, как здорово, что я тебя встретила! У меня жуткая проблема насчет завтра. Ее воспитательница, — она кивнула на Люси, — все еще бастует. Просто не представляю, с кем ее оставить, — добавила она, стряхивая с плеча соседки воображаемую пылинку.

— Я точно не смогу, — ответила Клер, слишком поздно сообразив, что ее замечание могло ранить девочку.

Она так торопилась поскорее прочитать письмо, что все-таки согласилась, лишь бы избавиться от Луизы, на несколько часов взять завтра Люси к себе. Она как раз вынимала письмо из сумки, когда над ухом у нее раздалось:

— Добрый день, мадемуазель Бренкур! Как дела?

Из кафе выходил улыбающийся Поль Росетти, одетый во что-то вроде клетчатой рубашки. Она обратила внимание на сигарету у него в руке.

— Разве вы курите? — спросила она.

— Курю иногда.

— А как же ваши экзамены?

Росетти не удостоил ее ответом и просто зашагал рядом. Так, ни слова не говоря, он дошел вместе с ней до самого дома. Присутствие этого человека, невозмутимого как муж, невероятно смущало и раздражало Клер. В дверях она сквозь зубы попрощалась с ним, а придя к себе, закрыла дверь на задвижку, что в последний раз делала три года назад, когда обворовали квартиру мадам Шевалье. И наконец вскрыла письмо Ишиды.

«Дорогая Клер!

Когда Вы найдете это письмо — если Вы его найдете, — я уже точно уеду. Не могли бы Вы прийти в сад Музея Родена 24-го в 11 часов утра? Я Вас там найду. Не исключено, что за Вами будут следить. Постарайтесь, пожалуйста, уйти незаметно.

Ишида Тацуо».

Клер вложила письмо обратно в конверт и залилась безумным смехом. Двадцать четвертое — это послезавтра. Разумеется, она пойдет. Разумеется, она постарается быть внимательной. Но к чему? Загадка. Ничего, она позабавится, пытаясь сбросить с хвоста своего преследователя, который виделся ей в образе мужчины в клетчатой рубашке, до невероятия похожего на ее верхнего соседа. Она достала коробку картофеля «сарладез» и еще одну — с куриными рулетиками по-провански — и сунула то и другое в микроволновку. Прослушала автоответчик, доложивший ей, что новых сообщений нет. Ужинала она перед включенным телевизором, прислушиваясь к шагам соседа наверху, которые вскоре стихли. Спать отправилась пораньше, проглотив снотворное, но перед тем приняла последнее за этот день решение. Наподобие того, как некоторые люди покупают перед сложной хирургической операцией страховку, она позвонила родителям.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

— Алло! Это я, — сказала Клер матери.

— Кто «я»?

Хорошее начало.

— Клер.

— А! У вас с сестрой совершенно одинаковые голоса. Никогда не научусь вас различать.

Клер ненавидела звонить родителям. Могла ли она сказать также, что ненавидит родителей? А ведь отчасти это была правда. Она терпеть не могла приезжать в их провинциальную квартиру, в которой витал запах старости, несмотря на усилия, которые отец и мать предпринимали, чтобы казаться молодыми. Покидая родительский дом, она не прихватила с собой любовь к ним обоим, засунув ее в карман вроде фетиша. Никаких чудесных воспоминаний, способных поддержать иллюзию и спасти их от краха, у нее не осталось.

Оба родившиеся в семьях коммерсантов — торговля сыром на рынке с одной стороны, галантерейная лавка — с другой, — ее родители открыли в бывшей галантерее магазин бретонских сувениров и посуды Кемпера. По причине хрупкости мисок в завитках и сервизов в «огурцах» детям было категорически запрещено совать туда нос. Позже родители переквалифицировались в продавцов товаров для розыгрышей, и в их заведение под многообещающим названием «Веселые приколы» потянулись все местные бездельники, готовые праздновать что угодно хоть круглый год. Отец прочитал где-то, что наступает «эра развлечений», и решил, что на забавных пустяках разбогатеет быстрее, чем на кемперском фарфоре. Клер росла в окружении накладных пластмассовых сисек, подушек-пердушек, жвачек с перцем, ночных горшков для новобрачных с нарисованным на дне глазом и ложек, которые таяли в кипятке. Семья жила в ритме свадеб, проводов в армию, мальчишников и девичников по случаю прощания с холостяцкой жизнью. Отец относился к своему делу очень серьезно, на себе проверяя, как долго можно выдержать в маске, пока не начнешь задыхаться. На дочерях он испытывал аксессуары к маскарадным костюмам, которые давал на прокат для вечеринок.