Осужден пожизненно - [156]

Шрифт
Интервал

– Но ведь милосердие существует и для закоренелых преступников, – кротко заметила Сильвия.

Норт не пожелал или просто не смог ответить, а лишь кивнул.

– Еще чего – милосердие! – воскликнул Фрер. – Я здесь не для того, чтобы проявлять милосердие! Меня прислали сюда, чтобы держать этих каналий в узде, и, клянусь богом, сотворившим меня, я выполню свой долг!

– Не говори так, Морис. Представь себе, что любая случайность могла бы бросить каждого из нас на их место. Что с вами, мистер Норт?

Норт внезапно сильно побледнел.

– Ничего, – ответил он, задыхаясь. – Вдруг голова закружилась!

Как это произошло семь лет назад в гостиной у Берджеса в Порт-Артуре, настежь распахнули окна, и капеллану вскоре стало лучше.

– У меня бывают такие приступы. Верно, сердце пошаливает. Надо бы отдохнуть денек-другой.

– Конечно, отдохните, – сказал Фрер, – вы слишком усердствуете.

Норт, бледный, все еще тяжело дыша, попытался улыбнуться, но улыбка вышла жалкой.

– Пожалуй… я отдохну. Если неделю меня не будет, вы, миссис Фрер, поймете почему.

– Целую неделю! Неужели это продлится так долго? – воскликнула Сильвия.

Двусмысленное «это» смутило священника и заставило его мучительно покраснеть.

– Иногда и дольше, – сказал он. – Это… хм… это трудно предсказать.

Появился Дженкинс, что несколько разрядило ситуацию.

– Рапорт от мистера Троука, сэр.

– Что еще там случилось?

– Этот Доуз, сэр, он совсем ошалел и набросился с кулаками на мистера Троука. Мистер Троук сказал, что вы дали распоряжение немедленно сообщать вам о случаях нарушения порядка.

– Правильно. Где сейчас Доуз?

– Очевидно, в карцере, сэр. Говорят, ваша честь, он оказал сопротивление.

– Даже так? Передайте Троуку мою похвалу и скажите, что завтра ровно в девять утра я с удовольствием займусь воспитанием мистера Доуза, я сломлю его!

– Морис, – прервала его Сильвия, с явной тревогой слушавшая разговор, – сделай милость, не мучай этого человека!

– А почему ты так хлопочешь о нем? – неожиданно резко спросил ее Фрер.

– Потому что он один из тех, что с детства были для меня страдальцами и мучениками. Даже если он и совершил тяжкое преступление, каторжным трудом он уже частично искупил его.

Лицо Сильвии выражало глубокое страдание. Когда она произносила эти слова, Норт, не отрывавший от нее взгляда, увидел слезы на ее глазах. – А его наглые выходки – это что, раскаяние? – хрипло проговорил Фрер, показывая рапорт Троука.

– Пусть он и дурной человек, я понимаю, но… – И она провела рукой по лбу, словно силясь что-то вспомнить. – Не всегда же он был плохим. Мне помнится, я слышала о нем что-то хорошее…

– Вздор – вскричал Фрер, решительно подымаясь с места. – Все твои бредовые фантазии. Ну, хватит об этом. Арестант вышел из повиновения, значит, его надо хорошенько высечь, чтобы знал свое место. Пойдемте. Норт, выпьем на прощание по глоточку.

– Мистер Норт, пожалуйста, скажите хоть слово, заступитесь за него! – воскликнула бедная Сильвия терял самообладание. – У вас же доброе сердце, вы жалеете этих страдальцев!

Норт, душа которого словно вернулась на землю из блужданий в иных мирах, отошел в сторону и сухо произнес:

– Я не имею права вмешиваться в дела вашего супруга.

И, бросив ей эти слова, он тут же, не слишком даже учтиво, вышел из комнаты.

– Ты довела старину Норта до того, что он совсем заболел, – вернувшись, сказал ей Фрер, надеясь нарочитой грубостью отвести от себя упреки жены. – На прощанье, чтобы успокоить нервы, капеллан выпил еще полбутылки бренди, а потом выскочил отсюда как оглашенный.

Но Сильвия, поглощенная своими мыслями, ничего не ответила.

Глава 63

КАК СЛОМИЛИ ДУХ ЧЕЛОВЕКА

Проступок, в котором обвиняли Руфуса Доуза, оказался на сей раз совсем незначительным. У констеблей, недавно назначенных капитаном Фрером, стало обычаем врываться по ночам в камеры с мушкетами в руках, громко топая и производя шум. Памятуя о донесении Паунса, они грубо стаскивали арестантов с подвесных коек, обыскивали их – не спрятан ли где табак, – смотрели во рту, нет ли чего за щекой. Люди из «Кольца» Доуза – а на них особенно злился Троук – часто обыскивались даже по несколько раз за ночь. Их обыскивали самым бесстыдным образом: при выходе на работу, за обедом, перед молитвой и тогда, когда они возвращались с молитвы. Констебли перебивали их сон, и жертвы этого тиранического преследования, у которых вытравляли остатки чувства собственного достоинства, были готовы растерзать своих мучителей.

Заветной целью Троука было поймать Доуза на месте преступления, но вожак «Кольца» был слишком осторожен. Напрасно Троук, стараясь поддержать репутацию ревностного служаки, терзал каторжника в самое неожиданное время дня и ночи. Он ничего не мог обнаружить. Напрасно он ставил ему ловушки, напрасно разбрасывал плитки табака с привязанными к ним нитями, а сам сидел поблизости в кустах, ожидая, когда дернется леска и рыбка, клюнувшая наживку, будет поймана. Опытный «вечник» был слишком умен для Троука. Тогда разозленный и самолюбивый констебль пустился еще на одну хитрость. Он был уверен, что у Доуза где-то припрятан табачок, но как было его обнаружить? Хотя Доуз имел привычку держаться особняком от товарищей, вес же у него был один друг – если можно назвать другом выжившего из ума, забитого слепого старца Муни. Вероятней всего, эта странная дружба возникла благодаря двум обстоятельствам: во-первых, Муни был единственным человеком на острове, знавшим все ужасы каторги лучше, чем сам вожак «Кольца». Во-вторых, Муни был слеп, а угрюмому, склонному к вспышкам ярости строптивцу, к которому товарищи относились настороженно, слепой друг подходил более, чем остроглазый.