– Он это всегда умел.
– А сейчас тем более. В общем мы с Арой все там разминировали. Перерезали все провода, но взрывчатку оставили. Теперь там полный порядок, а местонахождение тех, что мы здесь уложили, я точно помечу на карте.
Якорь был уже поднят, и моторы работали.
– Не слишком успешно мы справились в этот раз, – сказал Томас Хадсон.
– Они нас перехитрили. Но перевес в огневой мощи был на нашей стороне. Ты уж не говори ничего Аре насчет пленного. Он себя и так совсем загрыз. Я, говорит, и подумать не успел, а уже выстрелил.
Набирая скорость, судно шло к синим холмам впереди.
– Томми, – сказал Вилли. – Я же тебя люблю, сукин ты сын, не смей умирать.
Томас Хадсон взглянул на него, не поворачивая головы.
– Ты пойми это, постарайся понять.
Томас Хадсон глядел на него. Все теперь отодвинулось куда-то, и не нужно было ни о чем размышлять и беспокоиться. Он чувствовал, как судно набирает скорость, чувствовал прижатыми к полу лопатками милый знакомый перестук моторов. Он посмотрел в небо, которое всегда так любил, посмотрел на лагуну, которую он уже никогда не напишет, потом слегка изменил положение, чтобы меньше ощущать боль. Моторы теперь работали тысячи на три оборотов, не меньше, и, пробив палубу, грохотали у него внутри.
– Я, кажется, понимаю, Вилли, – сказал он.
– Черта с два, – сказал Вилли. – Не умеешь ты понимать тех, кто по-настоящему тебя любит.
