Остров яблок - [19]

Через час, жалкий, помятый, с красными глазами, Михаил вышел из комнаты радиста и принялся разбирать вещи Куйбышева. Разбросал одежду, вытащил из рюкзачных глубин нетбук, сунул его за пазуху. Вышел из домика, двинулся к берегу. За первыми же крупными камнями, скрывшими его от биноклей пограничников, остановился, огляделся и швырнул компьютер в океан. Высморкался, вытер лицо, оглянулся: никого... Закурил. И не спеша двинулся назад.

Глава 3. НА ПЕРРОНЕ

Москва, ул. Володарского, д. 43

24-25 мая 2011 г.

– Алло?

– Куйбышева Надежда Игоревна?

– Да.

– Простите, у меня для вас плохие новости. Куйбышев Николай – ваш муж?

– Николай? Он в командировке сейчас. А кто это говорит?

– Нечаев, командир отдельного поста береговой охраны, Камчатский край.

– Вы с Камчатки звоните? Что-нибудь случилось?

– Произошёл несчастный случай. Вы слышите меня? Алло?

– Да. Что, что?

– Ваш муж… Куйбышев Николай… Его смыло в море. Был шторм.

– Как в море? Когда?

– Вчера. Ведутся поиски.

– Какие ещё поиски? Где, откуда его смыло? Какое море?

– Он находился на берегу моря во время сильного шторма. И был смыт. Унесло… Ведутся поиски.

– Нет, вы не понимаете! Вы не знаете ничего! Он не мог, никак… Вы говорите – смыло? В океан?

– Да.

– Вы не знаете, он не мог утонуть!

– Надежда Игоревна, успокойтесь. Постарайтесь взять себя в руки. Мы сообщим вам, если…

+

…Сначала была оглушающая пустота. Казалось, что исчезло всё вокруг, нет больше ни суетливой Москвы, ни хмурого неба, ни квартиры в новом доме, на шестнадцатом, две комнаты, улучшенной планировки, спасибо Алексею Филипповичу, помог купить… Да и Алексея Филипповича нет, хотя он звонит из Женевы, звонит и звонит, обрывает телефон. И мама звонит, и младшая сестра, и подруги одна за другой. Мобильник взвизгивает, принимая эсэмэски. Домашний телефон раскалился, и в дверь уже стучат, жмут звонок, надо открывать, они уже ломают дверь, они её вышибут, ну и пусть, всё равно. Нечего им всем сказать, никто не знает, никто не поймёт, будут сейчас жалеть, будут обнимать и плакать, а зачем жалеть?..

Надя так и не открыла дверь, и замок, кажется, вскрывали. В квартиру ввалились два МЧСовца, за ними – сестра Катюха со своим парнем, Артуром. Подбежали, трясут за плечи, шарят глазами вокруг. «Наверное, думают, что напилась таблеток, а зачем, зачем мне пить таблетки?»

– Я в порядке.

– Надюша, что же ты не открывала! Мы чёрт знает что подумали, Надюша, сестрёнка!

Катька ревёт. А у самой Нади – ни слезинки. Лицо каменное. Голос ровный, хоть и тихий. Сидит и ни на кого не смотрит, думает о чём-то неотступно…

Следом появились подруги. Поняли, что тут нервный ступор, ушли на кухню, советовались. Решили дежурить по двое: до вечера подруги посидят, ночевать приедет сестра, а завтра утром мать их сменит. Позвонили матери в Питер, договорились обо всём. Потом звонили в Женеву Алексею Филипповичу, и это было грустно, и трудно, и никак не выговаривалось страшное слово «погиб». Говорили: «идут поиски», «потерялся», «ждём сообщения от спасателей», «пока ничего страшного». Но все понимали – как раз страшное, и не будет никаких вестей, кроме плохих. Даже если и найдут, то это будет не Николай Куйбышев, а его тело… А скорей всего, и найти не смогут. Тихий океан, шторм, вода – плюс пять градусов, течения, акулы, нет, лучше и не вникать, лучше повторять упрямо, что ждём сообщений.

– Она так и не плакала?

– Нет, глаза сухие.

– Это плохо. Надо обязательно плакать, легче станет.

Но она сидела и молчала, и думала о своём. От ужина отказалась, выпила глоток воды и легла, не раздеваясь, на кровать. Подруги прикрыли пледом, оставили дверь в маленькую комнату открытой, сами бродили поблизости: то на балкон курить, то на кухню подкрепиться, то в гостиной на диване полежать. Заглядывали каждые пять минут, как будто она неведомым образом может исчезнуть или умереть просто так, без причины.

Надю сморило, и она не стала сопротивляться, уснула. И сразу же пришел сон, и во сне был он, живой, невредимый, хмурый, как обычно, неласковый, раздражённый.

– Ты куда положила свитер? – спросил он.

– Какой? Твой старый, зелёный?

– Да не зелёный он, он серый, сто раз тебе говорил.

– Вот он, Коля.

Она подала ему свитер, и он накинул его на плечи, обвязал рукава вокруг горла.

– Тебе холодно?

– Что ты всё глупости спрашиваешь! Ты же знаешь, мне не бывает холодно.

Вдруг они очутились на дороге. По сторонам её высились холмы, густо заросшие лесом. Пошли вперёд, свернули с дороги. Кругом трава. Вошли под деревья. Похоже на яблони, цветущие яблони. Коля впереди. Обернулся, бросил на ходу:

– Я пошёл, у меня ещё дела.

– Нет, оставайся, ты же дома давно не был.

– Опять причитаешь. У меня много дел.

– Куда ты, Коля?

– На остров, потом расскажу.

– Что за остров, Коля?

– Остров яблок. Ну, пока.

И он идёт между яблонь, и надо бы за ним побежать, схватить, обнять, не отпускать, пригреть на груди, сказать, что он нужен тут, что без него пусто и плохо, и в квартире толкутся подруги, плачут, жалеют, и телефон звонит, и мама повторяет: «Ничего, ничего…»

– Ничего, ничего, дочка, всё перемелется, все пройдёт…

Надя подняла голову с подушки. В окно наискосок заглядывает майское солнышко. Рядом с кроватью на кресле сидит мама и разговаривает, кажется, спрашивает что-то. «Откуда она, почему она тут, что это, как она бросила своего Павлика одного, она же никогда его не оставляет больше чем на час, ведь он молодой, и убежит от неё, и она останется одна, как и я вот осталась…» Надя вдруг вспомнила всё, весь страшный вчерашний день, и поняла, что на самом деле осталась одна. Бросилась к маме, обняла и наконец заплакала.