Остров водолазов - [22]

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Остров Кунашир

Вместо обещанных расписанием суток с четвертью мы шли два дня и две ночи. Встречный ветер и пятибалльная волна уменьшили скорость «Крильона» до трех узлов. Пароход шел настолько медленно, что шипящая вода, возникнув у его носа, успевала погаснуть, не пройдя расстояние до первой мачты.

«Крильон» был переоборудован из сухогруза. Аккуратно выкрашенные белой краской огромные каюты не могли скрыть свое прошлое. Признаки трюмов обступали нас со всех сторон. На потолке ряды заклепок выдавали места, где раньше крепились подъемные механизмы, коробчатые койки стояли, как стеллажи.

Нам досаждал буфет. Мы не купили ничего на берегу и были отданы волей случая на милость двух немолодых девушек, изредка открывавших дверь с обманчивой табличкой «обед и ужин».

Девушки укачались. Вместо вожделенных супов и котлет в буфете продавали сырые яйца.

Мы привыкли к ним только у берегов Итурупа. Мы пили сырые яйца, собирая соль, как подаяние, у Итурупа, и бегали на палубу смотреть, как проплывают мимо берега.

Вдоль охотского, зеленого и туманного, берега мы вышли к проливу Екатерины. Ночью огромный вулкан надвинулся на теплоход. Он навис над палубой, как наваждение. Стеклянные звезды обрамляли его вершину. Вершина была двуглавой. Даже в черной синеве ночи угадывалась первая, плоская как стол, над которой торчал еще один конус.

— Тятя! — назвал Аркадий вулкан, сверившись с книгой. — На рассвете придем в Южно-Курильск.

Кунашир встретил нас солнечной погодой. Над яркой, омытой дождем зеленью синело сверкающее небо. С бурых скал свисали белые ниточки водопадов. Одинокий клок тумана дрожал, зацепившись за косматый склон сопки.

Южно-Курильск оказался маленьким городком на берегу неглубокой бухты.

Мы сошли на причал, расспросили дорогу и по шаткому, в три доски, тротуару добрели до главной улицы.

Она была посыпана мелким шлаком. Невысокие деревья, кусты за низенькими заборчиками, высоко поднятые деревянные тротуары, одноэтажные домики… Он был чистым и даже щеголеватым, этот маленький поселок, приютившийся у подножия плоской каменистой возвышенности, выступающей в море, и ограждающей с востока бухту.

Найти музей в таком городке было несложно.

По внешнему виду он ничем не отличался от окружающих домов — дощатое одноэтажное здание, судя по керамическим составным трубам, построенное еще при японцах. Аркадий поднялся на крыльцо и постучал.

Дверь открыла невысокая полная женщина.

— Василия Степановича нет, — сказала она. — Вышел.

— Скоро придет?

— Может, и скоро.

Она держала в руке тряпку. Решив, что перед нами уборщица, Аркадий сказал:

— Дорогая, мы приехали к нему. Подождем его в музее, а?

— Ждите.

— Простите, — сказал Аркадий. — Можно войти?

— Бумаги у вас есть?

— Бумаг у нас больше чем нужно.

— Я супруга Василия Степановича, — строго сказала женщина и приняла из рук Аркадия командировочное удостоверение.

Затем она провела нас в маленькую комнатку с письменным столом, плоским стеклянным шкафом и тонконогим креслом — кабинет директора, но одних не оставила, а принялась тут же протирать тряпкой окно, охотно отвечая на вопросы.

— Вы давно на острове? — спросил я ее.

— С сорок седьмого.

И мы услышали удивительную историю о том, как она попала на остров. Рассказ заслуживает того, чтобы быть переданным со всеми особенностями присущей женщине манеры говорить и мыслить.

История супруги директора музея, рассказанная самой женщиной

Ехала я сюда с мужем, он — по вербовке. Морем мы шли. А брали, вишь, у кого все бумаги. А я их выправить не успела, вербовку-то. Никто и слышать обо мне не хотел. Ночью провел он меня на пароход, а утром дежурный заметил. Вывели меня, весь день до вечера на причале просидела. Сижу, на пароход смотрю, дышать нечем — плачу: «Вот-вот, думаю, отойдет!» Ничегошеньки не ела. К вечеру пароход загрузили, сходни убрали, только сено для лошадей осталось. Грузят его: свалят в сетку, скомандуют и — пошла! Стрелой сетку поднимут — и в трюм. Вижу, идет мимо меня старичок, морской человек, в фуражке. «Ты чего, дура, — говорит, — ревешь?»— «Мил человек, — отвечаю, — скоро отойдет?». А старичок был вроде главного, все, кто грузил, его слушались.

«Сейчас, — говорит. — Вишь, сходни убрали. Никого на корабль, никого с корабля. Теперь, говорит, и хочешь на него, не попадешь».

Я в рев — опять вся в слезах сижу.

«Ты чего?» — опять спрашивает. Я ему — так и так, рассказала — жена, мол, хоть и невенчанная. Не берут!

И опять в слезы.

«Ну, ладно, — говорит старичок, — посиди, я сейчас придумаю. — Подошел к работягам, потолковал с ними, рукой машет, зовет. — Вещей много? — спрашивает. — Собирай скорее».

А какие вещи? Кошелки две да узел-постель. Повел он меня к сену. Как сетку опустили, сена пакеты положили. «Лезь, говорит, сверху. Лезь — не бойся».

Прикрикнул он на меня, я и полезла. Как поднимали, выше домов, под самое небо, как над водой несли — не помню. Открыла глаза, внизу люди на пароходе хохочут. Опустили меня на палубу, вынули из сетки, гляжу — рядом одни кошелки.

«Узел-то твой — тю-тю, — говорят, — в воду упал».

Стою, разинув рот, а прямо на меня Вася идет. Подбежал, за руки схватил и в трюм тащит. Спрятал меня, считай, на самое дно. Говорят, меня долго искали: видел кто-то, как я из сетки вылезала. Да не нашли, а пароход через час в море вышел. Вывел меня Вася, а назад пароход не повернешь. Всю дорогу, пока шли, Васю ругали кому не лень. Начальников-то много. Но зато вместе приехали. Сначала судомойкой в столовой работала, потом в магазин пристроили: все по торговой части. Мой институт кончил, а все равно здесь остались. Так и живем…