Остров в огне - [25]

Этот леденящий приказ заканчивался следующей фразой: «Тот, кто сможет удостоверить, что лично убил бунтовщика Антонио Масео, будет удостоен чести жениться на моей единственной дочери донье Кармен Агилар-и-Вега».

В лагере Масео этот «юридический акт» Мариус истолковал так, что все попадали от смеха.

Между тем испанцы явно готовились к крупному наступлению, быстро передислоцировались. Все жаждали победы. Поэтому намерение полковника волонтеров обретало реальные черты.

Верные люди сообщали Масео обо всех маневрах и всех интересующих его событиях в стане противника. Сразу же, как только появился приказ дона Маноэля Агилара, Масео получил текст. Тут же, ознакомив с ним заинтересованных лиц, он без всяких комментариев холодно заметил:

— Вот как с нами воюют!

Карлос и Долорес в ответ лишь пожали плечами, а Фрикет с презрением сказала:

— Тысячу пиастров! Мы дороже стоим!

Провансалец же громко расхохотался.

— Ну подожди, господин испанец! У меня голова крепко привинчена. Посмотрим, найдется ли такой охотник, который сумеет меня убить как простую камневертку…

Чувствуя, что здесь скрывается какая-то смешная история, Фрикет, придя в хорошее настроение, спросила:

— Qu’ès aco, камневертка?

— Это дикая птица в Провансе, — вполне серьезно ответил Мариус.

— А я думала, там водятся только фаронские зайцы… Ну те, которые выкрашены в зеленый цвет…

Этот обмен столь странными репликами вызвал улыбку у брата с сестрой. Даже Масео, на миг забыв о делах, как-то просветлел.

— Мадемуазель, — продолжал Мариус, — вы же прекрасно знаете: у нас диких птиц столько, что они солнце закрывают…

— Да, правда… Но все же, что это за камневертка?

— о, это очень подозрительная птица. Чтобы заморочить голову охотнику, она прибегает ко множеству уловок… При виде человека с ружьем камневертка начинает крутиться, вертеться вокруг скалы. Охотнику никак не удается прицелиться. И камневертка ускользает у него из-под носа… Она как грушеподобка…

— А это еще что такое?

— Хитрющая птица. Она хватается лапками за сучок и будто мертвая висит неподвижно, ну прямо как груша… Охотник и не обращает на нее внимания…

— А если птица висит на лубе, сосне или оливковом дереве, ну в общем на дереве, где не может быть груш?

— Когда по соседству нет грушевых деревьев, она становится мушкоширмой…

— Чем-чем?

— Ну… Она начинает летать близко-близко от тебя, крича: фьюит! фьюит! А потом садится на ствол двухразки и закрывает мушку, так что охотник ничего не видит, кроме вспышки выстрела из собственного ружья.

— Да и вспышки он не видит — он же не может выстрелить…

— Вы шутите, мадемуазель. Так вот, наши старики помнят еще более удивительную птицу.

— Не может быть!

— Чистая правда, мадемуазель. Тогда еще пользовались кремневыми ружьями… У них был замок, он ударял по стальной пластинке, а та прикрывала углубление, куда клали немного пороха… Такое углубление называли полкой. Понятно, мадемуазель?

— Не очень.

— Ну в общем, когда курок спускали, кремень, ударяясь о пластинку, высекал искру; от нее загорался порох на полке, а потом и патрон.

— И что?

— Так вот, что же вытворяла эта птичка? Она быстро-быстро-быстро поднималась вверх… Потом на миг застывала в воздухе прямо над полкой… И делала… Ну знаете… как ласточка… окропляла… Раз она так окропила старого Тоби… и он ослеп.

От такого чудовищного вранья Фрикет, а за ней Карлос, Долорес и даже Масео расхохотались. Заикаясь от безудержного смеха, девушка спросила:

— И от этого… от этого по́лка…

— От этого намокал порох, мадемуазель, — продолжал невозмутимо Мариус. — Да-да, порох намокал, и ружье не стреляло. Потому эту птицу, о которой у нас помнят только старики, прозвали полкокакалкой.

От этих слов все покатились с хохота. Заулыбался даже маленький Пабло. У детей страхи и огорчения быстро проходят. Вот и малыш, забыв обо всем, смеялся рядом со своей спасительницей. Он, конечно, помнил родителей и часто звал их, особенно маму. Фрикет, нежно гладя по головке, успокаивала: мамы сейчас нет, но она скоро придет. И то знаками, то на каком-то немыслимом испанском спрашивала, не хочет ли он, чтобы она пока стала его мамочкой. Он отвечал, сильно упирая на звук «р»: «Да!.. Да… Фрррикет… Мамочка». Раскатистый звук, казалось, наполнял ему рот. Девушка тогда вспоминала о своем дружке корейце Ли, которому «р» никак не давалось, и он, заменяя его «л», ужасно смешно произносил: «Фалликет!»

Пабло очень подружился с Мариусом. Он то и дело раскатисто кричал: «Мар-р-риус!» А тот пел ему веселые матросские песенки, делал с ним гимнастику, носил на плечах и обучал… французскому. И какому! Тулонскому французскому…

Огромная ищейка Браво, специально выдрессированная для охоты за рабами, с первых же дней стала ручной. Пес привязался к друзьям своего маленького хозяина и важно разгуливал по лагерю, не показывая даже неграм страшных клыков.

Между тем время не стояло на месте. Донесения разведчиков явно свидетельствовали о том, что испанцы намереваются окружить республиканскую армию и оттеснить ее на другую сторону Мариельской дороги.

Масео прекрасно понимал уязвимость расположения войск, но у него не хватало сил, чтобы прорвать все более сжимающееся кольцо противника. Хотя по своему характеру генерал всегда отдавал предпочтение наступлению, а не обороне, на этот раз Масео решил дождаться прибытия пополнения.