Остров Утопия - [7]

Голос манит словами о свободе, мечте, шансе. Но уже почти всем известно, что на юге ничем не лучше. Там тот же мусор. Однако громкоговоритель до сих пор надрывается – у него такая работа. Эта машина, как и люди из «внешней партии», выполняют одну задачу и существуют ради неё.

На одном из экранов удаётся разобрать бегущую строку. Новостная лента сообщала: «… на выборах в органы трансокеанского партнёрства победила республиканско-демократическая партия». В то же время их оппоненты, христианские прогрессисты, сохранили позиции в Верхней палате». То есть ничего не изменилось. Да и не могло измениться. Перемена мест слагаемых в одной формуле власти, не более.

На тротуаре у входа в фешенебельный отель опустился бездомный. Охранники тут же бросились к бродяге, подняли едва сопротивляющееся тело и поволокли прочь. Не знаю… но эта картина показалась… органичной что ли. Привычной. Как будто всё увиденное – части одного целого. Едва живой бездомный и сверкающий огнями дорогой отель. Без одного не было бы другого. Это две стороны одной медали.

На чёрном влажном асфальте отражалась красивая улица. Горящая, сверкающая золотом реклама. Один из центральных бульваров. Весь в ресторанах и элитных бутиках.

В показавшейся оранжерее горели голограммы псевдо-живых цветов… Я слышал, что за ними ухаживать не легче, чем за настоящими. Мелькнуло и мёртвое высыхающее дерево в клумбе. Или так лишь показалось?

На витринах магазина одежды транслировались изображения манекенов. Две-три секунды голограмма показывала крупным планом лицо манекена. Причём, были хорошо видны и капли воды, замершие на витрине. Эти изображения накладывались друг на друга так, что казалось, будто на бледной щеке манекена застыла слеза. Не иначе как от холодного ветра.

Я приоткрыл стекло, и из кафе донеслись звуки саксофона. Искажённые, непривычные. И в то же время красивые. Будто на инструменте играл захмелевший или разочарованный ангел.

Мы прибавили скорости. Я закрыл стекло и глаза, чтобы отрешиться от визуальных образов и позволить памяти ещё раз проиграть услышанную мелодию.

Судя по ощущениям тела, такси сделало несколько поворотов. Я открыл глаза. Стало ясно, что мы недалеко от аэродрома.

Оставалось немного. Вот показалась улица зоомагазинов. Через одно из зарешёченных окон было видно, как посетитель и продавец поглаживают решётки клетки – там в ожидании своей участи сидела красивая певчая птица.

В комнате над магазином, судя по всему, разыгрывалась сцена. По шторе гуляли два силуэта. Мужчина и женщина. Они бродили туда-сюда и жестикулировали. Ругались или радовались. Чёрт их поймёт.

Я смотрел на проносящиеся мимо картины и боковым зрением заметил призрачное отражение собственного лица. Оно будто плыло по улице. Среди домов и лавок. Рекламы. Среди сетей из оптических проводов. Среди цепей, на которых покачивались вывески.

* * *

Такси остановилось за квартал от ворот аэроплощадки. Она располагалась на окраине, на месте бывшей мусульманской части города.

Мне нравилось использовать частные аэродромы, наподобие этого, укрытого от посторонних глаз. Благодаря им появлялась возможность скрыть факт посещения того или иного места. Мало ли что.

Я приближался к сетчатым воротам. Они показались в неровном свете ламп накаливания. По пустой и безлюдной улице бродил сквозняк. С обшарпанных стен домов свисали цепи, к которым раньше крепилась реклама. Кое-где торчала ржавая арматура.

Заброшенные одноэтажные дома смотрели на меня слепыми окнами, заколоченными досками. Одинокие плиты, остатки бетонных заборов частных домов угрожали вот-вот упасть. Они отошли далеко друг от друга, покосившись то вперёд, то назад. И будто их скрепляла только колючая проволока, видневшаяся на верхних краях плит… Даже пучок оптических проводов связи, тянувшейся над улицей, тоже был обвит колючей проволокой. Эта чёртова острая дрянь повсюду. Она точно опутывает пространство со всех сторон. Опутывает сам воздух.

Я подошёл к секции забора, которая служила замаскированными воротами аэроплощадки. Однако те не открылись. Охранник заснул или не сработала автоматическая система слежения.

Конечно, рядом обнаружилась небольшая дыра – она будто приглашала воспользоваться собой. Но я не сунулся, зная, что там ловушка для воров и бомжей. Стоит шагнуть на охраняемую территорию, как зажжётся лазерная сетка. Её пока не видно. А когда увидишь, то будет поздно.

– Эй! – крикнул я, пытаясь привлечь внимание охранника. В ответ тишина и сквозняк. Камера слежения безучастно смотрела сквозь меня слепым чернеющим объективом.

Я вцепился в сетчатый забор и посмотрел сквозь его решётку. На открытом пространстве аэроплощадки гулял неприветливый ветер. На старой цистерне, превращённой в жилое помещение и стоявшей недалеко от ворот, колыхалась угасающая неоновая вывеска: «Прошивка. Легал». Конечно, эта надпись, как и множество других, врала. Тот, кто сидел внутри, служил охранником, а не занимался прошивкой нелегальной электроники.

Наконец, двери открылись. Нельзя сказать, что гостеприимно – возникло чувство, что распахнулись ворота тюрьмы. Навстречу никто не вышел, и я побрёл к ангарам, темневшим на краю аэроплощадки.