Остров традиции - [27]

В таких случаях он отвечал:

– Не могу отказать себе в единственной радости… Других – нет.

Но снова и снова:

– Вашими усилиями засорена мойка!

– Вы опять сожгли чайник!

– Вы можете за собой не свинячить?

На это Конрад ничего ответить не мог и торопился загладить свою вину. Но результатом его стараний, как правило, было ещё большее загрязнение, засорение, разорение, мерзость запустения, и приходилось подключать к восстановительно-очистительным работам Стефана, который был этим весьма недоволен. Но в первую очередь, конечно же, – вредным, пакостным, недоделанным – этим.

Со временем Конрад насобачился вовремя говорить Анне «С лёгким паром!» и, очистив душу её музыкой, приобщался к её мятному запаху в бане. Там он без энтузиазма, но добросовестно тёр кусачим мочалом впалую грудь и намечающееся брюшко, а потом долго сох на крыльце. Соорудит самокруточку и мирно себе дымит с отверстыми зеницами, вперив их в чёрный зенит.

И дом Клиров снова исполнился благоухания садовых цветов, а не мужских подмышек.

…Как-то раз, устав от тотальной неумелости Конрада, Стефан презрительно процедил сквозь зубы:

– А что ты вообще, можешь, солдатик?

– Могу копать, – привычно ответил Конрад.

– А ещё что можешь?

– Могу не копать, – с готовностью повторил Конрад где-то слышанное бонмо.

– Це похвально, – назидательно изрёк Стефан. – Так вот: сегодня нам с тобой придётся именно что – копать. Новую яму для компоста спроворить нужно.

– Завсегда пожалуйста, – безропотно просипел Конрад. Он, похоже, даже рад был в кои-то веки подержать в руках что-то острое.

Назвался груздем – не говори, что не дюж. Конрад вскоре был олопачен, в смысле вооружён лопатой, другая такая же возникла на плече Стефана. Землекопы отправились в дальний угол лесного участка, прикинули размеры и очертания будущей ямы. Скинули наземь рубахи, поплевали на ладони – и вонзили лопаты в землю.

Стефан деликатно наступал на клинок лопаты, словно пританцовывал, бережно подсекал землицу, нежно выдёргивал клинок на свет Божий и аккуратно высыпал за спину изрядную порцию серо-бурого гумуса. Конраду казалось, что он делает всё точно так же, как Стефан – только яростнее, злее, брутальнее. В то время как Стефан застенчиво молчал, Конрад при каждом копке рьяно крякал.

Однако ж, очень скоро выяснилось, что гора рыхлой земли за спиной шестнадцатилетнего подростка растёт втрое-вчетверо быстрее, чем аналогичная гора за спиной взрослого вчерашнего бойца. Намечающаяся траншея получалась как бы из двух секторов: небольшое плоскодонное углубление – и уходящяя к центру земли разверзшаяся бездна. Неравенство результата было тем очевиднее, чем свирепее Конрад кряхтел и чем обильнее обливался потом. Стефан же нагибался и распрямлялся как бы играючи, словно всю свою жизнь только и делал, что копал. Конрад от того, что проигрывает очередное состязание в одну калитку, ярился и зверел. Стефан же благодушествовал и даже подмурлыкивал.

В один прекрасный момент он легонько черенком лопаты отстранил Конрада от его края и взялся за чужую зону ответственности. Не прошло и пяти минут, как обе части намеченной ямы были выравнены, и зев её был готов поглощать компост в любых требуемых количествах. Конрад наблюдал преподанный ему урок, злобно потупив очи и скрежеща зубами. Всякий раз, когда он видел человека, виртуозно-сноровисто делающего какое-либо дело, им овладевал мистический ужас.

Исправив вопиющую недоработку напарника, Стефан покровительственно оглядел того с головы до ног, не спеша вскинул лопату на плечо и, насвистывая, зашагал в сад. Конрад же, опёршись на своё орудие, клинок которого почему-то съехал набок, долго смотрел вслед своему победителю.

По лицу его прошла как будто судорога. Вряд ли кто-то её заметил (и не обязан был замечать – Конрад, скажем, на чужих лицах вообще никогда ничего не замечал). А дело тут вот в чём: он кое-что вспомнил из своей жизни. И не первый раз на дню вспомнил. Воспоминание, ясное дело, не имеет временной протяжённости, в отличие от событий, которые вспоминаешь. Одномоментно можно вспомнить пучок эпизодов, и вспоминающему недосуг разобраться – почему таких, а не этаких, и как они связаны с текущими событиями, с предыдущими воспоминаниями, с одновременными воспоминаниями. Одно и то же воспоминание может повторяться бессчётное число раз. Поэтому его условно не назовёшь воспоминанием первым, Х+первым или 1234567890-ым. Можно лишь указать его примерный возраст (не вспоминающего, а воспоминания).

Воспоминание № 1, ибо самое раннее (26 лет назад[2]). В сволочных детских садах детей обучали разным полезным вещам. Ритмике, пению, рукоделию. В частности, учили делать аппликации – тогда не было магнитиков с картинками, а родителям нужно что-то было вешать дома на холодильник.

И вот как-то раз детсадовской группе, где числился пятилетний Конни Мартинсен, задали соорудить из цветной бумаги волшебный цветик-семицветик, исполняющий желания. Очевидно, что задействовать нужно было семь разноцветных листов бумаги и вырезанные из них лепестки разместить на едином восьмом, девственно-белом листе.

Всё бы ничего, да только лепестки не просто вырезать надо. Каждую из семи затейливых вырезок нужно хитрым образом сложить и вновь надрезать и склеить, чтобы лепестки смотрелись как живые.