Остров. Тайна Софии - [43]

– Здесь хранятся карточки всех пациентов, которые жили на острове со дня моего первого приезда сюда в тридцать четвертом году, – сообщил Лапакис. – С прибытием каждого нового пациента я подробно описываю в карточке его состояние, а впоследствии регистрирую происходящие изменения. Карточки стоят по годам – такая классификация показалась мне наиболее разумной. Можешь просмотреть их и выбрать те, которые тебя интересуют, а к следующему твоему приезду я договорюсь с пациентами, чтобы они пришли в назначенное время.

Лапакис вытащил тяжелый верхний ящик ближайшего к себе шкафа. Ящик был полон карточками, и Лапакис жестом пригласил друга и коллегу приступить к их просмотру.

– Не буду тебе мешать, – сказал он. – Мне пора проверить, как дела в палате: некоторым пациентам нужен постоянный уход.

Вернувшись в кабинет полтора часа спустя, Лапакис увидел на полу кипу карточек. Сверху лежала карточка с именем Элени Петракис.

– Этим утром ты видел ее мужа, – заметил он. – Это тот рыбак, который вез тебя сюда.

Врачи переписали всех отобранных пациентов и кратко обсудили случай каждого из них. Кирицис посмотрел на часы на стене – очевидно, ему пора было уезжать. Перед тем как он отправился в комнату для дезинфекции – впрочем, он знал, что этот способ профилактики лепры был абсолютно бесполезным, – мужчины обменялись крепким рукопожатием. Затем Лапакис проводил коллегу вниз по улице до входа в туннель. Когда Кирицис вышел на пристань, там его уже ждал Гиоргис и лодка, которая должна была помочь ему преодолеть первый этап обратного пути в Ираклион.

По пути в Плаку Кирицис и Гиоргис почти не разговаривали – казалось, у них просто закончились нужные слова. Однако когда нос лодки коснулся причала в Плаке, Кирицис спросил рыбака, будет ли тот свободен на следующей неделе в этот же день и сможет ли вновь переправить его на Спиналонгу. Гиоргис почему-то обрадовался – и дело было даже не в плате за перевоз, просто он был доволен, что новый доктор вернется.

Несмотря на сильные холода, стоявшие почти всю зиму, и штормы, которые принес с собой март, Николаос Кирицис продолжал каждую среду бывать на Спиналонге. Ни он, ни Гиоргис не были сильны в светской беседе, тем не менее, пересекая пролив между Плакой и островом, мужчины каждый раз заводили стандартную беседу.

– Господин Петракис, как ваши дела? – спрашивал Кирицис.

– Слава Богу, у меня все хорошо, – осторожно отвечал Гиоргис.

– А как ваша жена? – вопрошал доктор, и от этого вопроса у Гиоргиса появлялось чувство, что он человек с нормальной семейной жизнью. Ни один из них не обращал внимания на горькую насмешку судьбы: человек задававший вопрос, знал ответ лучше, чем тот, кому этот вопрос был адресован.

Гиоргис ждал приездов Кирициса с нетерпением – впрочем, как и двенадцатилетняя Мария: эти визиты возрождали в ней оптимизм и надежду на то, что когда-нибудь она увидит отцовскую улыбку. Гиоргис ничего не рассказывал, тем не менее девочка ощущала, что за этими приездами скрывается что-то важное. В конце дня она обычно приходила на пристань и дожидалась возвращения мужчин: маленькая девочка в невзрачной крестьянской одежде, всматривающаяся в полутемное море, а затем ловящая брошенную отцом веревку и мастерски привязывающая ее к столбу.

К апрелю ветры поутихли, а в воздухе по-настоящему запахло весной. Температура повышалась на глазах. Земля покрылась фиолетовыми ветреницами и бледно-розовыми орхидеями, а небо над Критом наполнилось стаями перелетных птиц, которые возвращались на север с африканских зимовий. И природа, и люди радостно встречали смену времен года и наступление тепла, но эта весна принесла и другие, менее приятные изменения.

Война бушевала в Европе уже пару лет, а в апреле докатилась и до Крита. Теперь критяне жили словно под дамокловым мечом. Газета колонии, «Звезда Спиналонги», регулярно размещала сводку последних известий, а еженедельные кинохроники вселяли в сердца островитян тревогу. Случилось то, чего они так боялись: немцы обратили свои взоры на Крит.

Глава восьмая

– Мария, Мария! – кричала Анна под окном комнаты сестры. – Они пришли! Немцы пришли!

Ее голос звенел паническим страхом, и Мария торопливо сбежала по ступенькам крыльца и выскочила наружу, готовая услышать топот кованых сапог по центральной улице Плаки.

– Где? – тяжело дыша, спросила она сестру. – Где они? Я их не вижу.

– Здесь их нет, дура! – ответила Анна. – Пока нет, но они высадились на Крите и двигаются в нашу сторону.

Человек, знающий Анну достаточно хорошо, обратил бы внимание на нотку возбуждения в ее голосе. По мнению девочки, все, что нарушало монотонность жизни и давало надежду вырваться из скучной критской глуши, следовало принимать с распростертыми объятиями.

Анна в один миг добежала до своего дома от дома Фотини, где девочки, сбившись в кучку, молча слушали выпуск новостей по радио. Главной новостью было то, что немецкие парашютисты высадились в западной части Крита.

Сестры вместе бросились на центральную площадь деревни, где, как всегда в подобных случаях, должны были собраться все жители. Дело близилось к вечеру, но бар был переполнен мужчинами, а также, в нарушение всех обычаев, женщинами: жители Плаки внимательно слушали радио, не забывая, впрочем, о содержимом своих тарелок и кружек.