Остров Свободы - [16]

Высокие белокурые парни в черной форме со скрещенными костями и черепом на погонах методично прочесывали городские кварталы - вернее, развалины, оставшиеся после двухнедельных северо-американских бомбардировок, врывались в уцелевшие дома... И если находили не сданный радиоприемник, тут же,  на пороге собственного дома, расстреливали ослушавшихся.

И кубинцы поняли, что шутки кончились. Особенно когда прошел слух, очень похожий на правду, что в крепости Эль-Морро были расстреляны три сотни гаванцев, которых новые немецкие власти посчитали евреями.

Тела убитых были сброшены в море.

Жители Гаваны поняли, что бывают вещи пострашнее массированных бомбардировок. И с надеждой стали смотреть на север, где в хорошую солнечную погоду можно было разглядеть покрытые легкой дымкой очертания северо-американских берегов. Берегов, откуда могла прийти свобода...

Но до прихода свободы было еще очень и очень далеко, потому что по Карибскому морю курсировали немецкие подлодки и надводные корабли, перекрывая все пути с Кубы и на  Кубу.

Германия и ее союзники готовились к морской блокаде Соединенных Штатов...

Так что свобода, о которой говорил не только Батиста,  казалась еще очень и очень далекой. Почти невозможной...

Она, свобода, стала еще дальше, когда 22 апреля 1942 года немецкий десант высадился во Флориде.

Началось немецкое вторжение в США...

5.

Вечерами Фидель частенько прогуливался по Прадо, так же неспешно заходил в переулки, едва освещенные ленивым светом желтых фонарей.  Иногда он останавливался посреди улицы, рискуя привлечь внимание - прислушивался к ритмичному дыханию вечернего города. До самого комендантского часа улицы Гаваны были многолюдны. С утра до вечера работали салоны синематографа - правда, там крутили исключительно выспренные германские киноленты, - бары и рестораны, стриптиз-клубы и дома свиданий. Однако Фидель помнил и другую Гавану - пустую, разрушенную, затаившуюся в тревожном ожидании. Таким город был всего полгода назад. Теперь же Гавана казалась прежней - словно и не было немецкого вторжения, американских бомбардировок и последующего восстановления "образцового немецкого порядка". Порой Фиделю начинало казаться, что с приходом  в Гавану немцев в городе ничего не изменилось, потому что горожане предпочли забыть прошлое, как жуткий кошмарный сон, так что Марта была права, когда говорила, что обыватели постепенно приспособятся к новой власти, смирятся с неизбежностью оккупации. Привыкли же к гордо вышагивающим немецким патрулям, которые теперь воспринимаются как непременная часть городского пейзажа. Привыкли к тому, что два раза в неделю гестапо устраивало облавы. Привыкли к комендантскому часу,  нарушение режима которого чаще всего каралось расстрелом на месте...

Так что это была не та Куба, не та Гавана, которая осталась в памяти Фиделя. Это была Куба под властью сильного и коварного врага - врага более изощренного и жестокого, чем янки, которые управляли островом после ухода с Кубы испанцев почти сорок лет. Это была Куба под властью безумного Гитлера - чудовища, которое отняло у Фиделя брата и отца. Фидель искренне ненавидел Гитлера и немцев. Можно даже сказать - презирал их, таких холеных, лощеных и высокомерных, которые считали себя высшей расой, а оттого смотрели на кубинцев свысока.

Он ненавидел немцев - и как мог, боролся с ними. Но в то же время он понимал обывателей, которые старались жить так, словно не было никакого Гитлера, словно немецкие солдаты не топтали Кубу своими грязными сапогами. Обыватели жили сегодняшним днем, не задумываясь о том, что принесет им будущее. Они, обыватели, боялись попасть в гестапо - но когда приходили за их соседом, таким же обывателем, они крестились, облегченно вздыхая: "Слава богу, пришли не за мной...".

Фидель понимал обывателей, которые просто хотели выжить - и в тоже время страстно ненавидел их. Ненавидел порой сильнее, чем вражеских солдат в грязно-зеленых мундирах. Иногда Фиделю хотелось остановиться посреди улицы и закричать, что есть сил, обращаясь к людям, которые выходили из ресторана, где до этого ели, пили и танцевали: "Остановитесь, кубинцы! Что же вы делаете? Оглянитесь, задумайтесь!  Вспомните кровь, которую проливали ваши деды, и прадеды за свободу Кубы! Они прогнали испанских колонизаторов, и Куба стала свободна. Они боролись с янки за свободу! Для чего? Чтобы вы, из дети и внуки,  легли под грязных гансанос?!"

Но Фидель понимал, что никогда не сможет выплеснуть из души этих слов. Начни он говорить, призывать к сопротивлению - его немедленно схватит гестапо. Конечно, Фидель, как истинный кубинский патриот, постарается умереть достойно,  перед смертью презрительно плюнув в рожи потным палачам, но...

Но он был еще очень молод, и ему не хотелось умирать.

Правда, если бы Фидель был уверен, что его смерть приблизит свободу, то, возможно, он отдал бы свою жизнь добровольно - как когда-то отдал свою жизнь Иисус Христос. Но ведь Христос не умер на кресте - он воскрес и вознесся на небеса. Но Христос был богом, а Фидель - человеком. И у него была всего одна жизнь, и ему очень не хотелось умирать...