Остров Свиней - [16]

Я коротко засмеялся.

— Ну конечно, я собираюсь остаться, Блейк! Ну конечно.

8

После экскурсии Блейк на час спустил меня с поводка, чтобы сделать фотографии — мне разрешили ходить где угодно при условии, что я не буду подниматься наверх к утесу. В качестве сопровождающего он приставил ко мне девочку-подростка. Когда я фотографировал, она несла мою сумку, держала отражатель и ничего не говорила до тех пор, пока мы не оказались в стороне от коттеджей. Я как раз менял линзы, когда она вплотную подошла ко мне и сказала чуть ли не на ухо:

— Они на другой стороне острова.

Остановившись, я посмотрел на нее. Лицо ее было очень бледным, глаза водянистыми и холодными, как вода в плавательном бассейне.

— Ну, свиньи. Вы же хотели узнать насчет свиней. Вот я и говорю, что они там. — Она показала глазами в сторону утеса и кивнула, словно желая указать мне направление, но боясь, что ее увидят. — Вон там. На той стороне. Только никто не собирается, ну, дать вам туда пройти.

Я опустил камеру.

— А почему? Что там такое?

— Я не могу вам этого сказать. Мы не должны говорить с вами об этом. Блейк сам собирается вам все рассказать.

Я внимательно посмотрел на нее. Гладкие светлые волосы зачесаны за уши, сама девочка чрезвычайно бледная и тощая, с пальцами тонкими, как лапки у паука, и ногами как у скелета, обутыми в желтые сандалии и покрытыми болячками и волдырями.

— А тебя как зовут?

Усмехнувшись, она вытерла руку о шорты и подала мне.

— Меня зовут Соверен. Да, именно Соверен. Так меня назвали родители. Потому что я была, ну, настолько ценной для общины, когда появилась на свет. Наверное.

— Так ты родилась здесь?

— Ага, и это место мне совсем не нравится. В день, когда мне исполнится восемнадцать, все это уже станет историей. — Она изобразила рукой самолет и направила его в сторону материка.[11] — Пока, дорогие, вы больше меня не увидите. Осталось всего четыре месяца.

— А кто твои родители?

— Гаррики. Да вы с ними знакомы. Ну, у которых словно кол в заднице.

— Да, я с ними знаком.

— Я знаю, о чем вы думаете — дом престарелых, да? — Она усмехнулась, показав дырку на месте левого клыка.

«Никакого лечения», — промелькнуло у меня в голове.

— Они ждали до тридцати восьми лет, пока наконец меня не сделали — уже совсем старыми. Ничего себе, правда? Но тут все такие — кучка дебилов. — Она перестала улыбаться и несколько секунд смотрела на меня, переминаясь с ноги на ногу и обкусывая большой палец. — А знаете, вы не похожи на журналиста. — Она вытащила палец изо рта. — Вам кто-нибудь об этом говорил? Я много смотрю телик и знаю, как должны выглядеть журналисты. Первое, что я подумала, когда вас увидела, — ни в коем случае, он совсем не похож на журналиста.

Я посмотрел на свои видавшие виды шорты, большие перепачканные руки и грязные сандалии и не смог удержаться от улыбки. Она была права — несмотря на диплом по психологии, хорошо обставленный дом и непыльную работу, я так и не смог вытравить из себя мерсисайдского докера. Я занимался этим делом только один раз — летом, когда помогал отцу, — но, очевидно, оно сидело у меня в генах.

— Знаю, — сказал я. — Я похож на грузчика.

— Точно. Вы похожи на грузчика.

Закрыв объектив крышкой, я пристально посмотрел на девочку.

— Соверен, — спросил я, — что здесь происходит? Что творится в церкви? Для каких ритуалов она предназначена?

Она засмеялась.

— Я знаю, о чем вы думаете. И знаю насчет видео. Говорю вам — мы смотрим телевизор.

— Тогда что это такое? Ну, та штука на пляже. Что это?

— Это зависит от того, кого вы спрашиваете. Один говорит одно, другой — другое.

— Ну а ты? Что говоришь ты?

— Я говорю, что мы не сатанисты. В церкви ничего не происходит, кроме обычной ерунды. Молитвенные собрания, тамбурины. Папа с мамой ведут себя как полные идиоты. Это, ну, так скучно, что просто не верится. И холодно. Мама перестала меня туда гонять во все дни, кроме воскресений.

— А замки на дверях? Там очень солидные замки. Выглядит так, словно кого-то пытаются не выпустить.

Соверен смущенно заморгала, затем ее лицо прояснилось, и она рассмеялась.

— Да вы что, Джо? — И она постучала себя по темени, словно говоря: «Какой же вы дурак!» — Не выпустить — впустить. Там пытаются не кого-то не выпускать, а что-то не впустить.

— Вы не отвечаете ни на один вопрос из тех, что я задаю. Вы не хотите говорить о ваших ритуалах или о слухах, которые вокруг них ходят. Или о том, почему все так беспокоятся насчет того, что находится на вершине скалы. Вместо этого вы выдаете мне пресс-релиз о том, как замечательно ППИ заботятся о Куагач-Эйлеан. — Наклонившись над столом, я налил себе еще джина.

Было уже поздно — около полуночи. Мы пришли в коттедж Блейка после ужина в трапезной и сидели за кухонным столом возле окна, выходящего на утес. Было темно, и в оконном стекле мы видели только собственные отражения — свои лица, подсвеченные снизу небольшой настольной лампой. Соверен дала мне подсказку — нужно заставить Блейка сказать правду.

— И знаете что? — продолжил я, отодвигая бутылку и поудобнее устраиваясь на стуле со стаканом в руках. — У меня мелькнула мысль, что нечто подобное со мной уже случалось. Почти десять лет назад — я имею в виду революцию на Эйгге.