Остров - [6]

Вдруг немецкий офицер подошел к пленному красноармейцу и заговорил, взволнованно на русском. Видимо, то, что он увидел в монастыре, его по-настоящему волновало:

— Я двадцать лет читаю русский язык и русскую литературу. У вас хорошая литература и хороший язык. Но после семнадцатого года, у вас стал скотский язык. Вы все испачкали. За то, что вы сделали с вашей культурой, вас надо всех уничтожать, оставлять в жизни только носителей чистого языка. Ругательства и сленг — оставшаяся часть вашего языка, не порабощенная большевизмом. У вас много ругательств. Немецкий язык бедный на ругательства. Когда война кончится, я вернусь в Германию, там буду защищать диссертацию по русскому сленгу…

Неожиданно его монолог прервал грохот в боковом приделе храма. Немцы схватились за автоматы, раздался звук передергиваемых затворов. Но в боковом приделе никого не оказалось, просто старинное паникадило, видимо придя в ветхое состояние, сорвалась со своего крепления и, подняв облака серой пыли, рухнула на каменный пол, чуть не зацепив механика, засмотревшегося на фреску, изображавшую Страшный суд. Когда пыль осела, то все увидели, что одна из гранитных плит, которыми был устлан пол, проломлена и под ней, в образовавшейся пустоте, что-то есть. Немцы оттащили в сторону металлический остов паникадила и принялись выковыривать из пола куски расколотого гранита. Возможно, матросы надеялись, что там скрыто подземелье, в котором находится старинный клад. Но вместо подземелья они обнаружили могилу монаха. Тело его было накрыто черной тканью, расшитой белыми крестами. Немецкий матрос, тот самый, что был вместе с офицером на барже, сорвал покров с тела монаха и накинул себе на плечи в виде плаща. Под покровом оказалось тело в монашеском одеянии. Лицо почившего было покрыто платком так же расшитым крестами. Открытыми оставались только кисти рук. Но они не сгнили, как можно было ожидать, а высохли и замумифицировались. Вид неподверженного тлению тела православного монаха произвел неприятное впечатление на немецких матросов, и они поспешили покинуть храм.

Немецкий офицер, двое матросов и пленный красноармеец стояли во дворе монастыря возле купели, выполненной в виде чаши. Один край купели был отбит, и через него на землю стекала тонкая струйка воды, образуя небольшой ручеек. Пленный красноармеец наполнял льющейся из купели водой канистры, принесенные с катера. Немцы курили, наблюдая за его работой, оглядывались по сторонам. Было видно, что им немного не по себе после того, что произошло в соборе. И что всем троим хочется как можно быстрее убраться из этого монастыря и вообще с острова.

Они спускались по каменному склону, точно также, как и поднимались, только идти было тяжелей, у всех, кроме офицера, в руках были канистры с пресной водой. Самым последним, сильно отставая от немцев, шел пленный красноармеец. Он был навьючен четырьмя канистрами с водой, пот лил с него градом. Он спотыкался, падал, ронял канистры, вставал, поднимал их и навьючивал на себя снова, и опять шел.

Когда ему, наконец, удалось добраться до пристани, немецкий катер уже стоял под парами и был отшвартован. Красноармеец подал канистры немецкому матросу, стоящему на баке, и собирался сам взобраться на борт, но получил удар сапогом в плечо и, отлетев, упал на спину, на доски пристани. Он увидел направленный ему в грудь ствол автомата, услышал звук щелкнувшего затвора, но выстрела почему-то не последовало. В этот момент катер дал задний ход, и начал медленно отходить от пристани. Матрос, ударивший красноармейца, тут же забыл о его существовании. Он забросил за спину автомат, взял канистры с бака и понес их в трюм катера. Отойдя от берега на приличное расстояние, катер начал разворачиваться. Красноармеец видел немецкого офицера хорошо говорящего по-русски, который отдавал приказания своим матросам. Немецкий катер развернулся кормой к пристани и дал полный вперед. Красноармеец смотрел ему вслед, не веря своему счастью. Он остался жив. Из глаз его потекли слезы, он плакал и смеялся одновременно, катаясь по липким от сырости доскам старинной пристани.

Титр: Часть 2: МОНАСТЫРЬ

Титр: 1974 год

В маленьком помещении монастырской котельной было темно. Слабый свет, словно из ночника давали только тлеющие угли в двух распахнутых настежь печках. Над печками помещались большие котлы, на каждом из которых висел манометр, предназначенный для измерения давления пара в котлах. Перед печками на полу была навалена небольшая куча угля. Прямо на этой куче, подложив большой угольный камень под голову, спал человек. Он был очень худой и высокий, с торчащей во все стороны седой бородой. Лицо и борода его кое-где была вымазана угольной пылью. Одеяние его так же было странно. По своему фасону оно было похоже на монашескую рясу, которая состояла почему-то из разноцветных кусков материи, неумело сшитых между собой. Платье этого человека, так же не отличалось чистотой и было скорее не цветным, а серым, из-за все той же угольной пыли. И был этот странный человек монастырским истопником. Сейчас он открыл глаза, сладко потянулся и замычал от удовольствия, но вдруг закашлялся. Сел, протер своими худыми кулачками глаза. Потом поднялся, троекратно перекрестился на печь и положил низкий поклон. Истопник взял в углу кочегарки два помятых жестяных ведра, сунул в одно из них совок и направился к двери. Надо заметить, что дверей в кочегарке было две, и находились они друг напротив друга.