Остров Сахалин и экспедиция 1852 года - [12]

Шрифт
Интервал

Теперь, когда я нишу эти строки, я вполнѣ убѣдился, что я былъ справедливъ въ своихъ доводахъ, но, конечно, я понялъ, что эгоизмъ Невельского простителенъ; онъ отвѣчалъ, кромѣ себя, и за безопасность судна — однимъ словомъ, онъ человѣкъ благородныхъ чувствъ, слѣд. многое ему простить можно. Бошнякъ — мечтатель и дитя.

IV

Рѣшившись занять селеніе Томара, нужно было ближе подойти въ нему и потому мы снялись съ якоря и подойдя на глубину 4 1/2 с. противъ селенія, бросили снова якорь. Высадка должна была быть сдѣлана на 2-хъ шлюпкахъ и барказѣ. Въ барказъ были положены двѣ пушки, прикрытыя брезентомъ, вмѣстѣ съ ружьями. На носу шлюпокъ были выкинуты бѣлые флаги, на барказѣ и кораблѣ военные. Вся эта процессія двинулась къ берегу въ 11 часовъ утра 21-го сентября. На берегу насъ встрѣтила толпа аиновъ и нѣсколько человѣкъ японцевъ. Невельской началъ снова объяснять имъ наши мирныя намѣренія. Матросы выстроились въ двѣ шеренги; я, поднявъ флагъ, всталъ передъ ними. Скомандовавъ: шапки долой! Невельской приказалъ спѣть молитву. Команда запѣла молитву «Отче нашъ», потомъ спѣли «Боже царя храни», раздалось русское ура, откликнувшееся на кораблѣ, и Сахалинъ сдѣлался русскимъ владѣніемъ. Собравшіеся японцы и аины съ удивленіемъ смотрѣли на насъ. Къ одному изъ столбовъ пристани прикрѣпили флагъ и поставили къ нему часового, сзади флага раскинули двѣ палатки. Кончивъ все это, Невельской. пошелъ съ японцами къ ихъ джанчину, а я съ Рудановскимъ началъ осматривать мѣстность, для выбора пункта къ заселенію.

Взойдя на возвышенность сѣвернаго мыса бухты, мы имѣли селеніе и всю долину на ладони. Но куда мы ни обращали глаза наши, вездѣ, на мѣстахъ удобныхъ и близкихъ къ пристани, видѣли японскія строенія. Рудановскій, поддерживавшій прежде мнѣніе Невельского, первый же сказалъ, что по его мнѣнію, селиться намъ здѣсь нельзя. Я замѣтилъ ему, что онъ теперь самъ видитъ, какъ ему не слѣдовало разсуждать на кораблѣ, не выходя на берегъ, гдѣ лучше селиться. Мысъ, на которомъ мы находились, такъ высокъ и крутъ, что строиться на немъ нельзя было и думать; долина и холмъ, раздѣляющіе на двѣ части, были всплошь застроены.

Сѣверный мысъ казался мнѣ самымъ удобнымъ. Онъ не высокъ, всходъ на него не слишкомъ труденъ, въ военномъ отношеніи положеніе его превосходно; если поставить на немъ баттареи, — селеніе и бухта будутъ находиться подъ продольными выстрѣлами. Но и этотъ мысъ былъ занятъ магазинами японцевъ. Возвратясь къ японскому джанчину, я нашелъ тамъ Невельского. Разсказавъ ему мой осмотръ, я передалъ ему мое мнѣніе, что считаю единственнымъ пунктомъ, возможнымъ для построекъ, сѣверный мысъ; но онъ застроенъ, и поэтому нахожу, что и на немъ становиться дурно, ибо для этого надо будетъ рѣшительно заставить японцевъ предоставить свои магазины намъ, или перенести ихъ въ другое мѣсто — а это есть насиліе. Невельской, мысленно соглашаясь съ моимъ мнѣніемъ, обратился къ японцамъ съ просьбою, чтобы они сами указали мѣсто для русскихъ. Японецъ, занимавшій второе мѣсто послѣ главнаго начальника, но имѣвшій, какъ казалось, большое вліяніе на послѣдняго, всталъ и повелъ насъ по селенію; идя за нимъ, Невельской, я и Рудановскій продолжали спорить насчетъ неудобствъ поселиться вмѣстѣ съ японцами. Между тѣмъ мы спустились къ лайдѣ и обогнувъ сѣверный мысъ, шли далѣе по берегу. Ясно было, что японецъ хотѣлъ предложить намъ стать въ сосѣднемъ селеніи Пуруанъ-Томари. Я радовался уже, что Невельской откажется отъ своего упорнаго желанія занять Томари, потому что здѣсь оказалось еще лучше, и что японцы сами назначатъ намъ, гдѣ поставить намъ наши баттареи, чтобы владѣть Сахалиномъ. Но радость моя была непродолжительная. Невельской, замѣтя, что японецъ отводитъ насъ отъ селенія Томари, остановилъ его и показалъ знаками, что онъ не хочетъ идти далѣе. Я предложилъ ему подождать окончательно рѣшать мѣсто высадки, и посмотрѣть сперва, куда проведетъ насъ японецъ; если онъ укажетъ неудобное мѣсто, то тогда возвратиться назадъ, объяснивъ ему, что мы хотимъ встать въ Томари. Но никакія убѣжденія не дѣйствовали на Невельского и, что всего досаднѣе, Рудановскій, съ своей стороны, дѣлалъ безтолковыя замѣчанія, которыя еще болѣе поддерживали настойчивость Невельского. Позже Рудановскій раскаивался, когда осмотрѣлъ бухту Пуруанъ-Томари.

Чтобы смягчить немного настойчивое требованіе Невельского отъ японца, чтобы онъ отвелъ мѣсто въ своемъ селеніи, я показалъ ему знаками, что тамъ, куда онъ велъ насъ, должно быть мелко. Не знаю, понялъ ли онъ меня. Воротившись назадъ, мы поднялись на площадь сѣвернаго мыса и объяснили японцу, что это мѣсто мы хотимъ занять. На этой площадкѣ находились два сарая, ниже на скатѣ мыса стояли еще три магазина; далѣе слѣдовала вырытая въ горѣ площадка въ 11 саженей въ квадратѣ, одна сторона котораго была занята еще 6-мъ магазиномъ. Увидѣвъ эту платформу, Невельской съ радостью обратился во мнѣ съ словами: «Что можетъ быть лучше этого мѣста, посмотрите — отсюда вы командуете селеніемъ и бухтой». — Это справедливо, отвѣчалъ я, если съ вершины мыса никто не будетъ нами командовать, да и потомъ, возможно ли обстроиться командѣ изъ 70 чел. состоящей на квадратѣ въ 11 саж.? Рѣшено было строиться двумя ярусами, поставивъ на оба по баттареѣ. Я уже говорилъ, что въ военномъ отношеніи два пункта эти хороши, но между нашими строеніями будутъ стоять японскіе магазины, слѣд. надо ихъ уничтожить, чтобы имѣть свой дворъ, такъ сказать; а не забудьте, что мы должны обращаться дружно и мирно съ японцами и не тревожить ихъ. Я это замѣтилъ Невельскому и предложилъ ему купить у японцевъ сараи. Торгъ нашъ не долго продолжался, — японцы готовы были, кажется, все отдать, только бы ихъ въ покоѣ оставили. Два магазина были куплены, слѣд. еще три остались на нашемъ дворѣ; этихъ они не хотѣли, или лучше сказать, не могли уступить намъ потому, что они заняты были какими-то нужными вещами. Рѣшивъ начать на другой день съ утра разгрузку, мы, оставивъ на берегу три орудія, 20 ч. людей подъ начальствомъ Рудановскаго, поѣхали дѣлать промѣръ бухты, чтобы выбрать мѣсто пристани нашимъ шлюпкамъ и барказамъ. Возвратясь на судно, мы условились съ Невельскимъ высадить на Сахалинъ 59 ч. матросовъ и 8 наемныхъ работниковъ, остальные 11 ч. матросовъ и одинъ казакъ оставлены были на суднѣ, болѣе для того, что экипажъ «Николая» былъ слишкомъ слабъ для осенняго плаванія. Люди эти должны были зимовать въ гавани «Императора Николая», гдѣ находилось еще 11 ч. казаковъ сахалинской же экспедиціи: отправленные въ августѣ 5 казаковъ и 1 матросъ на островъ Сахалинъ съ Орловымъ, должны были присоединиться къ дессанту, если они прибудутъ къ мѣсту высадки его, т. е. въ Томари.


Еще от автора Николай Васильевич Буссе
Русские и японцы на Сахалине

Буссе Николай Васильевич — генерал-майор, военный губернатор Амурской области; род. в 1828 г., ум. 28 августа 1866 г. Окончив курс учения в пажеском корпусе, Буссе поступил на военную службу в Семеновский полк и проводил, как он говорит, «молодость в кругу добрых родных». Жажда широкой деятельности побудила Буссе в начале 50-х годов перейти на службу под начальство гр. Муравьева-Амурского, генерал-губернатора Восточной Сибири, приехавшего на время в Петербург. Через 4 месяца Буссе уже был на Дальнем Востоке чиновником особых поручений гр.


Рекомендуем почитать
Александр Грин

Русского писателя Александра Грина (1880–1932) называют «рыцарем мечты». О том, что в человеке живет неистребимая потребность в мечте и воплощении этой мечты повествуют его лучшие произведения – «Алые паруса», «Бегущая по волнам», «Блистающий мир». Александр Гриневский (это настоящая фамилия писателя) долго искал себя: был матросом на пароходе, лесорубом, золотоискателем, театральным переписчиком, служил в армии, занимался революционной деятельностью. Был сослан, но бежал и, возвратившись в Петербург под чужим именем, занялся литературной деятельностью.


Из «Воспоминаний артиста»

«Жизнь моя, очень подвижная и разнообразная, как благодаря случайностям, так и вследствие врожденного желания постоянно видеть все новое и новое, протекла среди таких различных обстановок и такого множества разнообразных людей, что отрывки из моих воспоминаний могут заинтересовать читателя…».


Бабель: человек и парадокс

Творчество Исаака Бабеля притягивает пристальное внимание не одного поколения специалистов. Лаконичные фразы произведений, за которыми стоят часы, а порой и дни титанической работы автора, их эмоциональность и драматизм до сих пор тревожат сердца и умы читателей. В своей уникальной работе исследователь Давид Розенсон рассматривает феномен личности Бабеля и его альтер-эго Лютова. Где заканчивается бабелевский дневник двадцатых годов и начинаются рассказы его персонажа Кирилла Лютова? Автобиографично ли творчество писателя? Как проявляется в его мировоззрении и работах еврейская тема, ее образность и символика? Кроме того, впервые на русском языке здесь представлен и проанализирован материал по следующим темам: как воспринимали Бабеля его современники в Палестине; что писала о нем в 20-х—30-х годах XX века ивритоязычная пресса; какое влияние оказал Исаак Бабель на современную израильскую литературу.


Туве Янссон: работай и люби

Туве Янссон — не только мама Муми-тролля, но и автор множества картин и иллюстраций, повестей и рассказов, песен и сценариев. Ее книги читают во всем мире, более чем на сорока языках. Туула Карьялайнен провела огромную исследовательскую работу и написала удивительную, прекрасно иллюстрированную биографию, в которой длинная и яркая жизнь Туве Янссон вплетена в историю XX века. Проведя огромную исследовательскую работу, Туула Карьялайнен написала большую и очень интересную книгу обо всем и обо всех, кого Туве Янссон любила в своей жизни.


Переводчики, которым хочется сказать «спасибо»

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


С винтовкой и пером

В ноябре 1917 года солдаты избрали Александра Тодорского командиром корпуса. Через год, находясь на партийной и советской работе в родном Весьегонске, он написал книгу «Год – с винтовкой и плугом», получившую высокую оценку В. И. Ленина. Яркой страницей в биографию Тодорского вошла гражданская война. Вступив в 1919 году добровольцем в Красную Армию, он участвует в разгроме деникинцев на Дону, командует бригадой, разбившей антисоветские банды в Азербайджане, помогает положить конец дашнакской авантюре в Армении и выступлениям басмачей в Фергане.