Остров на птичьей улице - [8]

Еще некоторое время они спорили, что делать со мной.

— Ты пойдешь первым, — упорствовал Барух, — обычно они сначала отправляют оставшихся в их домах. Так это было в прошлый раз. Ты сможешь сразу же выйти оттуда и по крышам пробраться к дому № 78.

— Невозможно, — сказал отец, — по дороге надо пройти три улицы.

— Ну и что? Ты не можешь подняться и спуститься? Ты просто зря упрямишься. Не хочешь делать то, что тебе говорит старший.

— Я не могу смириться с мыслью, что ты погибнешь, спасая моего сына, — сказал отец.

— Ты это говоришь серьезно? Ведь это для меня самый лучший вариант — погибнуть ради кого-то. Я все время думал, как бы мне умереть, чтобы от этого кто-то выиграл. Да еще тот, кого я люблю. Ты просто хочешь помешать мне сделать самое лучшее, что я еще могу сделать в жизни. Постыдился бы.

Папа рассмеялся. Барух тоже смеялся. Они обнялись. Потом папа наклонился, чтобы успокоить меня.

— Не бойся, Алекс, все будет в порядке.

На этом спор прекратился. Немцы облегчили ситуацию. Они не делали селекции. Подошел поляк-компаньон и шепнул Баруху:

— Хотят уничтожить всех.

Я снова заволновался. Ведь я не смогу вернуться и взять Снежка. Он, конечно, устроится, — успокаивал я себя. У него будет достаточно времени прогрызть дырку и удрать. Да и, кроме того, в нашей квартире достаточно места для такого маленького зверька. И он, конечно, найдет шкаф с продуктами.

И тогда полицейский, который нашел нас и которого папа немножко припугнул, шепнул что-то немцу. Немец улыбнулся и велел отцу отойти в сторону. Барух с силой толкнул меня вперед, и мы вышли вдвоем. Немцы и в самом деле не делали селекции. Все стояли на улице единой толпой. Барух посадил меня на плечи, и через головы людей я увидел в воротах отца. Он отдал немцу клещи. Немец спрятал их. Что-то сказал. Папа отдал молоток. Он его тоже спрятал. Тогда папа что-то сказал, и немец рассмеялся, Когда немец смеется, это не всегда добрый знак, но во всяком случае, он не поднял руку на отца.

Они обыскали его и нашли за ремнем пилу. Я знал, что если найдут пистолет, его убьют на месте Мое сердце билось так сильно, что я чуть не задохнулся. Но они больше ничего не нашли. Хотя и искали в нужном месте, я это видел. И тогда они приказали всем встать в ряды по три человека. Папа еще не вышел на улицу, он был во дворе фабрики с другой группой людей. Немцы, по-видимому, решили отправлять нас двумя большими группами. Наша группа тронулась в путь. Я начал кричать:

— Папа! Папа!

Но Барух крепко сжал мои руки и попросил меня замолчать. И папа остался со второй группой.

Мы пошли вперед. Рядом с нами, в нашей тройке, шла санитарка Рахель. Барух все время разговаривал со мной. Он сказал мне множество вещей, которые я должен был запомнить. Когда мы поравняемся с домом № 78, я должен буду побежать в сторону ворот. Я хорошо знал этот дом, его фасад, смотрящий на улицу пустыми окнами. Внутри не было ничего целого — только разрушенные стены, куски висящих полов и обломки труб. Он подтолкнет меня в нужный момент. Он заверил меня, что папа придет за мной. Или убежит сейчас, или придет немного позже. Может быть, через два-три дня. Во всяком случае, я должен оставаться на месте, сколько смогу. Может быть, даже месяц. И даже целый год.

— Ты умный мальчик, — говорил он, — и ты справишься. Если они и вправду решили всех уничтожить, то и детям не спастись. Может быть, и тебе, особенно теперь, когда у отца забрали инструменты, придется туго.

Потом он сказал мне одну вещь, которую я и сам знал: в разрушенном доме есть узкий пролом, ведущий в подвал. Очень узкий. Только ребенок может протиснуться внутрь.

— У папы было еще что-то, — неуверенно сказал я.

— Я знаю, — ответил Барух. — Мы видели, что полицейский заметил, как твой отец взял клещи. Это у меня.

— Как папа получит его назад? — с волнением спросил я.

— Ты ему отдашь, — сказал Барух и повесил на мое плечо рюкзак. Я не сказал ни слова.

— Ты знаешь, что делать, Алекс?

Я кивнул головой.

— Беги прямо к пролому и постарайся забраться как можно глубже. Не бойся. В сумке у тебя есть фонарь.

Как видно, Барух давно обдумывал план моего побега. Я это понял гораздо позже. В те минуты я ни о чем таком не думал. Он продолжал говорить. Пытался научить меня, как устроить мой быт. Как добывать продукты. Но я ничего не слышал. Только видел отца, стоявшего в воротах, и немца, заносившего руку. И все время думал о пистолете, который сейчас лежал в рюкзаке Баруха, висящем на моем плече. И вдруг он меня толкнул. Я побежал изо всех сил. Я хорошо бегал. Полицейский бросился за мной. Барух побежал за полицейским. И вдруг полицейский упал. Не знаю, почему, но я думаю, что Барух подставил ему ногу. Потом услышал громкий болезненный крик. Это не был голос Баруха. В это время я добежал до ворот и побежал по обломкам развалин. Прямо ко входу в подвал. На улице послышались выстрелы. Я протиснулся в узкий проход. Еще до того, как нас выслали, мы никогда не прятались в подвале. Мы только иногда залезали в щель, но не глубоко, а оставались около пролома, на свету.

Я слышал шаги преследователей. Слышал, как отодвигали камни и кричали по-немецки: