Остров на карте не обозначен - [26]
— Отложите, товарищи, этот разговор. У меня есть более важное дело…
В кладовую вошли вызванные члены комитета. Смуров снова переставил бочку из угла на середину.
— Занимайте, товарищи, места. И знакомьтесь: Василия Ивановича Шерстнева вы уже знаете, а это — его первый помощник и приемный сын, член партии товарищ Борщенко… — Вновь пришедшие с недоумением переглянулись. Смуров продолжал: — Допущена ошибка — и товарищ Борщенко был на волосок от гибели…
— Что прошло, то прошло, — холодно сказал Борщенко. — Сейчас важнее поговорить о другом… Шакун знает о подготовке восстания, о комитете и о том, что его возглавляет Смуров.
Слова Борщенко произвели впечатление взрыва. Все застыли, пораженные известием…
— Расскажите подробнее, — попросил Смуров.
Борщенко рассказал историю своего «перевоплощения» во власовца и подробно передал разговор с Шакуном…
Установилось тягостное молчание.
— Что будем делать? — спросил Смуров. — Вопрос серьезный…
— Шакуна надо было уничтожить уже давно! — сказал Медведев. — А теперь придется сделать это с опозданием…
— Нельзя откладывать больше! — добавил Анисимов.
— По этому предложению вряд ли будут возражения? — Смуров посмотрел на Шерстнева.
— А я как раз и возражаю, — отозвался Шерстнев. Все повернулись к нему, недоумевая. Он объяснил: — Раздавить такую гадину, как Шакун — изменника Родины и палача советских людей — святое дело. Но в данном случае это преждевременно. Мы обязаны узнать, как полно осведомлен он о наших делах, что и когда гестаповцы собираются предпринять против нас и кто предатель. Это нам надо знать! Это слишком важно. От этого будут зависеть наши действия. Как же не воспользоваться такой возможностью? Мы были бы идиотами и простофилями…
— О какой возможности вы говорите? — спросил Митрофанов.
— Неужели непонятно? Эта возможность — Андрей Васильевич Борщенко!
Борщенко запротестовал:
— Нет, Василий Иванович, эта роль не для меня.
— Но ты же выдержал ее там, в гестапо…
— Это случайно. Шакун создал ее для меня. Он и поддерживал ее все время.
— Надо использовать этого негодяя и дальше. Выудить из него все, что он знает…
— Что мог, я сделал. На большее меня не хватит… Сегодня меня чуть не убили здесь свои же товарищи. А если я надену форму охранника, все будут считать меня предателем… Что может быть ужаснее этого!.. Нет! Я готов в любую минуту отдать жизнь за общее дело, но сделать это открыто и честно.
— Мне понятны ваши чувства, Борщенко, — мягко сказал Смуров. — Но в наших условиях открыто и честно мы можем только умирать. А подготовить победу и уничтожить это дьявольское логово можно в единственном случае — действуя скрытно, дезориентируя, обманывая врага.
— Но я не смогу долго выдержать роль предателя, товарищ Смуров…
— Ну а как же вы мыслите отказаться от нее после того, как уже приняли ее на себя?
— Получу оружие. Уничтожу здешнего главаря эсэсовцев и тех его приближенных, которые окажутся рядом. В этом и будет моя помощь товарищам в их борьбе.
— Вы ошибаетесь, Борщенко, — холодно сказал Смуров. — Это не приблизит свободу. Наоборот, так вы нам только повредите.
Борщенко, пораженный словами Смурова, повернулся к Шерстневу.
— Ты просто очень взбудоражен, Андрей, — строго сказал Шерстнев. — На такую крайность можно идти только в случае провала. Но до этого ты должен держаться роли нашего контрразведчика до конца. Обязан делать это во имя жизни товарищей, как бы ни было трудно… И я верю в тебя, Андрей, с такою же силой, как и люблю тебя… Как отец…
Борщенко медленно встал.
— Я согласен, товарищи. Слушаю вас.
Посыпались советы и предложения…
Когда обо всем договорились, Смуров сказал:
— Есть вам еще одно важное поручение, Борщенко. Надо добиться разговора с помощником лагерфюрера по строительству — майором Клюгхейтером. Он, возможно, поможет нам. Говорите с ним от имени комитета.
— Разговаривать о помощи со здешним начальством? — медленно спросил Борщенко. — Да вы что, товарищи, сошли с ума?
— Здесь, как и везде, немцы разные, — спокойно сказал Смуров. — С этим немцем можно разговаривать.
— Но этот немец — помощник главного палача на острове! — еще больше возмутился Борщенко. — Я отказываюсь!
— Андрей! — укоризненно остановил его Шерстнев. — Комитет лучше знает, с кем можно и с кем нельзя разговаривать.
Борщенко замолчал и угрюмо выслушал указания комитета относительно разговора с Клюгхейтером.
— Но это еще не все, Борщенко! — предупредил Смуров. — Есть еще одно очень трудное дело… Нам во что бы то ни стало нужно установить связь с томящимся в гестапо инженером Андриевским. Это почти невозможно. Но вдруг вам удастся…
— И что тогда?
В кладовую тихо вошел Данилов и что-то прошептал Смурову. Тот нахмурился и озабоченно встал.
— На этом сегодня кончим. Об Андриевском — потом. А вас, Василий Иванович, все же необходимо спрятать. И сейчас как раз есть подходящая возможность. К сожалению, она связана с горечью для нас… — Смуров помолчал и, обращаясь ко всем, тихо сказал: — Товарищи, члена нашего комитета Василия Иннокентьевича Тамарина спасти не удалось… Только что умер… Почтим его память минутой молчания.
Все встали.
Тягостное молчание прервал Смуров:
