Остров Крым. В поисках жанра. Золотая наша Железка - [55]

– Юмор все-таки существует: он в том… – сказал он, стараясь на Татьяну не глядеть, – что вы работаете в главке единоборств, а сами-то десятиборец.

– Так что? – спросил муж.

Татьяна расхохоталась. Она уже успела махнуть большую рюмку коньяку.

– А мне как-то и в голову раньше не приходило, – сказала она. – В самом деле смешно. Десятиборец в единоборстве.

Хохот был несколько тревожащего свойства.

– Насчет десятиборья, так у нас прежних заслуг не забывают, – сказал муж. – Вот гляньте! Вот мои этапы. Восемь лет в первой десятке держался…

Кубки и бронзовые фигуры венчали югославский сервант. Лучникова немного раздражала заурядность квартирного стиля – все-таки дом Татьяны представлялся ему в воображении (если когда-нибудь представлялся) каким-то иным. Пошла вторая рюмка. Про чай и думать забыли.

– Вот поэтому я так отлично сейчас трудоустроен, – пояснил муж. – Вы понимаете?

Лучников посмотрел на Татьяну – как, дескать, себя вести? – но она как будто и не думала ему подсказывать, хохотала, наслаждалась ситуацией.

– Понимаете, о чем я говорю? – Десятиборец настойчиво пялил на Лучникова глаза над своей четвертой рюмкой.

– Понимаю.

– Ни черта вы не понимаете. У вас там спортсменов сразу забывают, наглухо, а у нас постоянная забота. Это понятно?

– Понятно.

– Что-то не замечаю, что вам понятно. По лицу такого не определяется.

– Ой, умру. – Татьяна заваливалась за спинку стула. – Андрюша, сделай умное лицо.

– Напрасно смеешься. – Десятиборец взял жену за плечико. – У них одно, у нас другое. Вон товарищ тебе подтвердит без всякой пропаганды.

– У нас, конечно, не то, не так масштабно, – подтверждал Лучников, искоса поглядывая на Сашу, который сидел на тахте, поджав ногу. – У нас там Комитета по спорту вовсе нет. Все пущено на самотек. Многие виды изрядно хромают.

– Вот! – вскричал десятиборец, глядя в лицо своей жене, которая в этот момент, надув укоризненно губки, кивала чужеземцу – как, мол, вам не ай-яй-яй.

– Что и требовалось доказать! – Четвертая рюмка ухнулась в бездонные глубины. – А теперь ты еще скажи, что советские спортсмены – профессионалы!

– Никогда этого не скажу. – Лучников решительно открестился от такого приглашения.

– А ты скажи, скажи, – напирал Суп. – Думаешь, не знаем, что ответить?

– Он недавно на семинаре был по контрпропаганде, – любезно пояснила Татьяна.

Милочка в куртке и шапке с сумкой через плечо прошла через комнату к выходу и сердито там хлопнула дверью – ей, видимо, не нравилась бурно развивающаяся родительская пьянка.

– Фи-гу-рист-ка, – запоздало показал ей вслед слегка уже неверным пальцем десятиборец. – Сколько на вашей белогвардейщине искусственных катков?

– Три, – сказал Лучников.

– А у нас сто три!

Саша вытащил ногу из-под попки и направился в прихожую. «Моя походка, – подумал Лучников, – или его?» Гордо неся гордый лучниковский нос, Саша закрыл за собой дверь плотно и решительно. Явно дети здесь в оппозиции к коньячным беседам родителей.

– Хоккей, – кивнул ему вслед папа Суп. – Большое будущее!

– Ну вот мы и одни, – почти бессмысленно захохотала Татьяна.

– Так почему же ты не отвечаешь на мой вопрос? – Десятиборец придвинул свой стул ближе к Лучникову и снова налил рюмки. – Ну! Профессионалы мы или любители?

– Ни то ни другое, – сказал Лучников.

– То есть?

– Спортсмены в СССР – государственные служащие, – сказал Лучников.

Шестая рюмка повисла в воздухе. Челюсть у десятиборца отвалилась. Таня зашлась от восторга.

– Андрюшка, браво! Суп! Ты готов! Сейчас лягушку проглотишь! К такому повороту их на семинаре не подготовили!

Она раскачалась на стуле и влепила Лучникову поцелуй в щеку. Стул из-под нее вылетел, но она не упала (атлетические реакции!), а перелетела на колени к Лучникову и влепила ему еще один поцелуй, уже в губы.

– Ты, однако, Татьяна… – пробормотал десятиборец. – Все же невежливо, между прочим… чужого человека в губы…

– Да он же нам не чужой, – смеялась Таня и щекотала Лучникова. – Он нам идеологически чужой, а по крови свой. Русский же.

– В самом деле русский? – удивился супруг.

Лучников чрезвычайно вдруг удивился, обнаружив себя в зеркале стоящим с открытым гневным лицом и с рукой, в собственническом жесте возложенной на плечи Татьяны.

– Да я в сто раз более русский, чем вы, товарищ Суп! Мы от Рюриковичей род ведем!..

– Рюриковичи… белорусы… – хмыкнул десятиборец. – Дело не в этом. Главное, чтобы внутренне был честный, чтобы ты был не реакционный! Ходи за мной!

Железной лапой он взял Лучникова за плечо. Таня, не переставая смеяться, нажала клавишу музыкальной системы. В квартире зазвучала «Баллада о Джоне и Йоко». Под эти звуки троица проследовала в темную спальню, где словно гигантская надгробная плита светилось под уличным фонарем супружеское ложе.

– Мне хочется домой в огромность квартиры, наводящей грусть, – вдруг нормальным человеческим тоном произнес десятиборец.

Лучников ушам своим не поверил.

– Что? Что? Ушам своим не верю.

– Суп у нас любитель поэзии, – сказала Таня. – Суп, это чье ты сейчас прочел?

– Борис Мандельштам, – сказал десятиборец.

– Видишь! – Ликуя, подпрыгивала уже на супружеском ложе Татьяна. – У него даже тетрадка есть с изречениями и стихами. Не хала-бала! Интеллигенция!