Остров Коктебель - [17]

На следующий год Вересаев приехал в Коктебель с начала мая. К этому времени относятся его наблюдения за парой птиц-мухоловок, описанной им в рассказе, который в конце 1927 года появился в журнале «Красная нива». В 1928 году Вересаев, по-видимому, приехал еще раньше: 29 марта Волошин в Коктебеле надписал Викентию Викентиевичу и Марии Гермогеновне по акварели, — по-видимому, в первую встречу с ними. В конце июля писатель уезжал в Новороссийск, но 14 октября писал Полонскому — снова из Коктебеля: «Обстоятельства задержали меня здесь, и в Москве я рассчитываю быть не раньше 20 чис(ел) октября… Летом почти не писал. Пишу сейчас „В студенческие годы (из воспоминаний)“…».

О пребывании Вересаева в Коктебеле в 1929 году рассказывает в воспоминаниях «Записи для себя» И. Басалаев: «Перед заходом солнца играли в лаун-теннис… Полулысый мужчина, ниже среднего роста, в пенсне, с быстротой гимнаста парировал удары, легко бросаясь направо и налево… Партия окончилась. Мужчина надел пиджак и сразу приобрел внешность пожилого спокойного человека, точного в словах, неторопливого, почти без улыбок. Это был 62-летний Вересаев…».

18 июля этого года Вересаев записал в дневнике: «Я еще не чувствую надвигающейся смерти, в душе бодро и крепко. Огромная охота работать. Играю в теннис. Чувствую себя в душе настолько молодым, что иногда мелькает мысль: да не ошибка ли, что у меня в паспорте год рождения показан 1867» …29 августа он еще был в Коктебеле, о чем свидетельствовал в одном из своих писем Е. Замятин.

В Коктебеле он по-прежнему занимался хозяйственными делами: красил перила лестницы, пересаживал цветы, подвязывал виноградные лозы к тычкам. А. Десницкая, отправившаяся вернуть Вересаеву его повесть «В тупике», нашла его в саду, за перекопкой. «Был он в трусиках, в пенсне; вышел мне навстречу. Он меня спросил о моих впечатлениях о книге, я что-то сказала; тогда он мне начал говорить о том, что здесь очень много портретов, в этой книге… „Вот певец этот, актер — выведен точно: это ваш ленинградский певец Касторский. Он себя так некрасиво вел во время гражданской войны, что, когда он вернулся сюда, ему в Коктебеле никто не подал руки. И тогда он продал дачу и уехал…“».

Не вполне ясно, почему Вересаев в последующие годы не приезжал в Коктебель, но память о годах, там проведенных, никогда его не оставляла. В 1938 и 1939 годах в Киеве возникли зарисовки «В Крыму» и «Коктебель». Несколько раз упоминается Коктебель в «Записях для себя». Во время Великой Отечественной войны дача Вересаева в Коктебеле сгорела, но писателя уже не было в живых.

Корней Чуковский

Чуковский знал Волошина еще по Петербургу, с осени 1906 года. Оба они сотрудничали в журналах «Весы» и «Аполлон», в альманахе «Шиповник». Без сомнения, Чуковский хорошо знал творчество Волошина — стихи и статьи об искусстве. В январе 1911 года он обратился к нему с предложением перевести для собрания сочинений «Нивы» две статьи и несколько стихотворений Оскара Уайльда. Волошин, знавший английский язык очень слабо, предложил Чуковскому в качестве переводчика свою знакомую А. В. Гольштейн, и несколько ее переводов впоследствии вошли в редактированное Чуковским издание.

Однако только весной 1916 года Волошин, встретившись с Чуковским в Париже, почувствовал к нему «глубокое дружеское доверие». 23 марта, в кофейне на улице Гренель, он надписал «Корнею Ивановичу на память» свое стихотворение «Любовь твоя жаждет так много…». Осенью того же года, получив предложение редактировать детский альманах, Чуковский сразу вспомнил Волошина. «Первое имя, которое мне пришло в голову, — Ваше», — писал он. Волошин послал свой перевод шведской колыбельной песенки и вновь порекомендовал других сотрудников — Цветаеву, Ходасевича и художницу Оболенскую.

Разумеется, Чуковский слышал о Коктебеле и, вероятно, получал от Волошина приглашения туда. Летом 1923 года он воспользовался этим приглашением, приехав вместе с женой Марией Борисовной. Это был, по сути, первый съезд гостей в волошинский дом после революции — и он оказался крайне удачным. «Это лето было очень хорошо, радостно и содержательно: как лучшие лета довоенного времени, — итожил сам Волошин в декабре. — В известном смысле общий дух дома был даже лучше, т. к. совеем не было жильцов, а только гости». Если прежде Елена Оттобальдовна, державшая хозяйство в своих руках, сдавала комнаты за плату (пусть умеренную), то Волошин предоставлял их безвозмездно. Все были на равных правах, главным было духовное общение — и в совместных прогулках, творческих чтениях, общих беседах возникал своеобразный дружеский коллектив.

О времяпрепровождении Чуковского в Коктебеле известно немного. Вспоминают, что Чуковский «придумывал массу игр и развлечений» для детей волошинского дома «и сам с удовольствием принимал в них участие». Дети обожали Чуковского и не отходили от него. Разумеется, он воздал должное волошинской библиотеке; читал свои сказки на общем сборе; общался с другими гостями Дома поэта. В то лето там отдыхали поэты Г. Шенгели и М. Шкапская, актриса Малого театра Е. Буткова, художник — феодосиец К. Богаевский, политкаторжанин-народоволец И. Зелинский, приходили со своей дачи писательницы Н. Манасеина и П. Соловьева. Чуковский, вне сомнения, вносил в общую жизнь много веселья, которое еще увеличилось с приездом писателя Евгения Замятина. 5 сентября М. С. Волошина писала знакомой: «Сейчас у нас самая яркая пора: Чуковский и Замятин».