Остров и окрестные рассказы - [3]

— В этом году немного горчит, — всегда одинаково начинал он, прикусывая лучик, сверкнувший в его зубах.

— Горькое лето? — важно спрашивал я, горя нетерпением показать, насколько я вырос с прошлой нашей встречи.

— Сухо, — дедушка был скуп на слова.

— Сухо, сухо, — с еще большей важностью соглашался я, грызя соломинку утреннего света.

Расспросы и разговоры, дедушка очень громко прихлебывал молоко

За завтраком мы угощали друг друга каждый своим. Мамины расспросы крошились по столу. Бабушкины похрустывающие новости сияли, соревнуясь ароматом с еще теплым хлебом. Дедушка молчал, но зато очень громко прихлебывал холодное молоко. Бабушка искоса укоризненно поглядывала на него. Но он не обращал на это внимания. Отец целиком посвятил себя своему любимому сыру. Я пытался сосчитать, столько ли волосков побелело на голове у дедушки, сколько стыдливо затемнилось над моей верхней губой.

— Как твои дела, мама? — спросила мать бабушку.

— Слава Богу, хорошо, — ответила та, поправляя платок, а я заподозрил, что под ним она держит свернутые трубочкой слова. — Правда, бессонница меня мучит.

— Может, в следующем году мы купим новую машину, — похвалилась мать.

— В прошлом году умер последний здухач в нашем селе, — новость была и у бабушки.

— Тучегон?! — оторвался от сыра отец. — Сейчас, в конце тысячелетия?! Видно, он был очень старый. Удивительно, что он столько прожил!

— Здухач — это человек, у которого под мышками растут крылышки, — повернулась ко мне бабушка. — Крылья эти маленькие, но от них большая польза. Он охранял посевы от града. Ты был еще маленький и не помнишь, но когда на село надвигалась черная туча, он выдирал с корнем развесистый дуб, взлетал в небо и этим дубом подчистую выметал всю тучу. Оставалось только небо! А что теперь будет, не знаем. И очень боимся за урожай!

— А почему бы против града не попробовать ракеты? — предложил отец.

Бабушка с сожалением рассмотрела его вопрос со всех сторон и, оценив как неуместный, отвергла презрительным жестом:

— Глупости все это! Сам подумай! Неужели не знаешь, что хорошего тучегона ничем не заменишь!

Дедушка очень громко хлебнул молока.

Вот, значит, как

После завтрака мать и бабушка застелили стол чистотой, на середину, для пчел, положили разрезанную пополам грушу и пошли в дом осматривать шкаф с венчальной одеждой. Мать обещала кому-то в городе привезти образчики вышивки. Отец решил размять ноги и направился к фруктовому саду, где ему пришлось еще раз изумиться: и почему это дедушка упорно отказывается посадить новейший сорт яблони? Мы с дедушкой вернулись к стогу теперь уже почти полуденного света.

Опять держа в зубах соломинки солнечных лучей, мы продолжили разговор с того самого моста, на котором его прервал завтрак.

— Сухо, сухо, — сказал я, покусывая лучик.

— Сухо, но главная беда даже не в этом, — вздохнул дедушка, и что-то скрипнуло у него в груди.

Я молчал и терпеливо ждал. Знал, что вскоре разговор потихоньку сдвинется с места.

—    Уровень яви опасно поднялся, это видно по сосне, — начал дедушка.

Краем глаза я смерил дерево, которое, по преданию, выросло из семени, занесенного ветром, поднявшимся в тот момент, когда здесь проскакал верхом один из героев нашего прошлого. В нескольких добрых высотах над нашими головами я заметил красную шерстяную нитку, которой дедушка отмечал состояние яви.

— Значит ли это, что мы очень глубоко под уровнем сна? — озабоченно осведомился я.

— Глубоко как никогда, — тяжело вздохнул дедушка. — Настолько далеко от поверхности, что еще с твоего прошлогоднего приезда я дышу через полую тростинку длиной в четыре сажени.

— Тростинку?! Какую тростинку?! Где у тебя тростинка?! — я опутал дедушку взглядами.

— Я же тебе говорю, полую тростинку, толщиной в палец, длиной в четыре сажени, главное — невидимую глазу!

— А я?! — всполошился я. — А мне что, задохнуться в яви, без тростинки?!

— Неужели ты запрятал свою храбрость в погреб? Какой позор! Если ты не хочешь, чтобы она превратилась в подгнивший кукурузный початок, скорее вытаскивай ее оттуда! Главное, не бойся, с тобой явь не справится так легко, как с нами, стариками! — дедушка ободряюще пытался стряхнуть с моих плеч страх.

— А что будет с бабушкой? У нее тоже есть тростинка? — Я еще не был полностью уверен и нашей безопасности.

— Бабушка?! — Дедушка даже пальцем указал на свои слова, должно быть, желая подчеркнуть их значение. — Она в яви ориентируется, как чибис в воде. Ей опасен сон. Поэтому она и не спит мочи напролет. Призраком бродит до самого утра. Говорит, бессонница, но я-то знаю, в чем дело. В этом доме от такого количества яви задыхаюсь один я! Иначе говоря, если бы я не дышал через тростинку, такую высокую, что ее хватает до сна, мне бы не поздоровилось!

— Вот, значит, как, — сказал я и снова поднял глаза на сосну.

Знак, отмечающий уровень яви, — красная шерстяная нитка, закрепленная на коре старого дерева, — напоминал петлю-удавку, которая угрожающе покачивается и необратимо, вдох за вдохом, затягивается на шеях наших жизней.

С такой высоты и о траву можно сломать все ребра

Обед представлял собой разбухший завтрак. Снова главным блюдом стали расспросы и разговоры. В придачу были поданы овощной суп и фаршированные кабачки. Дедушка очень громко прихлебывал суп. На самом деле только остальные думали, что он прихлебывает суп так же, как утреннее молоко, а я-то знал, что это он через тростинку вдыхает сон. Похоже, уровень яви поднялся еще на одну высоту.