Остров - [88]

— Готово! — сказала она. — Теперь я чувствую себя лучше.

Глава четырнадцатая

Сьюзила завела мотор, и они поехали — сначала вниз, к объезду, а потом вверх, мимо другого конца деревни по направлению к Экспериментальной станции. Сьюзила остановилась возле небольшого бунгало под соломенной крышей. Преодолев шесть ступеней, они вошли на веранду и затем — в комнату с выбеленными стенами.

Налево, у широкого окна, висел гамак, прикрепленный к деревянным столбам по обе стороны ниши.

— Это для вас, — указала Сьюзила на гамак, — ногу можно положить повыше, чтобы устроиться поудобней.

Когда Уилл расположился в гамаке, она пододвинула плетеный стул и, сев рядом, спросила:

— О чем будем беседовать?

— О добре, красоте и истине? Или, может быть, — он усмехнулся, — о злом, безобразном и еще более истинном?

— Мне кажется, — сказала она, игнорируя его попытку острить, — мы можем продолжить наш прошлый разговор. Мы тогда говорили о вашей жизни.

— Да, именно это я имел в виду, предлагая поговорить о дурном, безобразном и еще более истинном.

— Вы демонстрируете манеру речи, или действительно желаете поговорить о себе?

— Да, мне этого отчаянно хочется, — уверил Уилл собеседницу. — Хочется говорить о себе настолько отчаянно, что я предпочитаю молчать. Отсюда, как вы, вероятно, заметили, мой неослабевающий интерес к искусству, науке, философии, политике, литературе — к чему угодно, только не к тому единственному, что действительно важно.

Они долго молчали. Потом, будто случайно вспомнив, Сьюзила заговорила о соборе в Уэльсе, о галках и белых лебедях, плывущих поверх отраженных в воде облаков. Вскоре Уилл ощутил, что он тоже плывет куда-то.

— Я чувствовала себя очень счастливой, пока жила в Уэльсе, — проговорила Сьюзила, — на удивление счастливой. Вы, наверное, тоже были там счастливы?

Уилл ничего не ответил. Он вспоминал о днях, проведенных в зеленой долине много лет назад, еще до того, как он и Молли поженились, до того, как они стали любовниками. Какое спокойствие! Какой целостный, живой, не тронутый червями мир свежей травы и цветов! Там он вновь почувствовал себя юным, как когда-то, еще при жизни тети Мэри. Она была единственной, кого он действительно любил — и теперь в Молли он нашел ее преемницу. Какое благословение! Любовь приобрела иное звучание, но мелодия, богатая и тонкая, была та же. А потом, в четвертую ночь, Молли постучала в стенку, разделявшую их комнаты; дверь ее оказалась незапертой, и в темноте он нашел путь к ее кровати — Где Сестра Милосердия, добросовестно обнажившись, попыталась сыграть роль Пылкой Супруги — и потерпела катастрофический провал.

Внезапно, как это бывало едва ли не каждый день, послышалось громкое завывание ветра, и дождь яростно забарабанил по листве. Через несколько секунд капли громко застучали по стеклу. И так же стучали они в окна, когда в своем кабинете он разговаривал с Молли в последний раз.

— Ты действительно этого хочешь, Уилл?

Боль и стыд заставили его вскрикнуть. Он закусил губу.

— О чем вы думаете? — спросила Сьюзила.

Но он не просто думал. Он видел Молли, слышал ее голос.

— Ты действительно этого хочешь, Уилл?

И сквозь шорох дождя он услышал собственный ответ:

— Да, я так хочу.

Яростный стук дождя в стекла — здесь, или там? — чуть поутих и перешел в шорох.

— О чем вы думаете? — настаивала Сьюзила.

— О том, что я сделал с Молли.

— И что же вы сделали с Молли?

Уилл по-прежнему не отвечал, но Сьюзила не отступалась:

— Скажите мне, что вы с ней сделали.

Окна задрожали от резкого порыва ветра. Дождь полил с новой силой — еще более яростный, чем прежде; казалось, он шел лишь затем, чтобы пробудить нежелательные воспоминания и принудить к рассказу о постыдных вещах, о которых любой ценой следовало молчать.

— Расскажите.

С неохотой, преодолевая себя, Уилл начал рассказывать.

— Ты действительно хочешь этого, Уилл?

Да, из-за Бэбз — Господи, помилуй! — из-за Бэбз, хотя это просто невероятно! — ему действительно хотелось, чтобы Молли ушла — и она ушла в дождь.

— В другой раз я увидел ее уже в больнице.

— И все еще шел дождь?

— Да, шел дождь.

— Такой же сильный?

— Да, почти такой же.

Нет, это не шум тропического ливня, но упорный стук лондонского летнего дождя в окна маленькой больничной палаты, где лежала умирающая Молли.

— Это я, — сказал он сквозь шум дождя, — Уилл.

Никакого отклика; и вдруг рука Молли, которую он держал, слегка шевельнулась в его руке. Едва заметное усилие и, через минуту, полная безжизненность.

— Повтори все это снова, Уилл.

Он покачал головой. Это было слишком больно, слишком унизительно.

— Повтори снова. Это единственно возможный путь.

Сделав над собой громадное усилие, он заставил себя пересказать с самого начала всю эту ненавистную историю. Хотел ли он этого действительно? Да, хотел; хотел сделать ей больно; возможно, даже хотел ее смерти. Все ради Бэбз — или пусть мир рухнет. Но, конечно же, не его мир, а мир Молли, вместе с жизнью, которая создала ее мир. Ему хотелось разрушить этот мир ради изысканного аромата в темноте, ради мускульных рефлексов, ради непомерного наслаждения, ради всех этих совершеннейших и одуряюще бесстыдных приемов.