Остров - [77]

— Однако оба эти ответа, — отозвался мистер Менон, — отличаются от нашего. Какова цель существования мальчиков и девочек на Пале? Они не становятся массовыми потребителями и не служат усилению государства. Государство, разумеется, должно существовать. Это все обязаны понимать, и какие тут могут быть возражения. Но существовать оно должно при условии, что мальчики и девочки понимают, зачем они живут.

— Так ради чего они живут?

— Каждый — ради того, чтобы стать полнокровной человеческой личностью.

Уилл кивнул.

— «Сочинение об истинном смысле вещей», — вспомнил он. — «Стать тем, чем вы на самом деле являетесь».

— Старый раджа, — продолжал мистер Менон, — касается преимущественно того, чем становятся люди за гранью индивидуального. Конечно, нас интересует и это. Но первоочередная наша задача — элементарное обучение, а элементарное обучение имеет дело с индивидуальностями. Во всем разнообразии форм, величин, темпераментов, талантов и недостатков. Высшее образование имеет дело с индивидуальностями в их трансцедентном единении. Оно начинается в юношеском возрасте и дается в совокупности с элементарным.

— И начинается, я полагаю, с первого опыта приема мокша-препарата?

— А вы слышали о мокша-препарате?

— И даже видел его в действии.

— Доктор Роберт, — пояснила директор, — брал его вчера с собой на инициацию.

— Я получил огромное впечатление, — признался Уилл. — Когда я вспоминаю о том, как меня учили религии… — Он красноречиво оборвал фразу.

— Итак, как я уже сказал, молодежь получает оба вида образования в совокупности. Их учат переживать трансцендентное единство со всеми чувствующими созданиями и в то же самое время на уроках физиологии и психологии учат тому, что каждый человек имеет неповторимую индивидуальность, которая делает его непохожим на других.

— Когда я учился в школе, — сказал Уилл, — учителя прилагали все усилия, чтобы сгладить все различия между нами или по крайней мере приспособить их к некоему поздневикторианскому идеалу — эдакому ученому, но исповедующему англиканство и играющему в футбол джентльмену. Но как у вас поступают с разнообразием индивидуальностей?

— Прежде всего, — ответил мистер Менон, — мы стараемся установить, в чем заключается эта индивидуальность. Что представляет собой ребенок в анатомическом, биохимическом, физиологическом отношении? Что в его организме преобладает — пищеварение, мускулы или нервная система? Сколь близок он к этим трем крайним точкам? Сколь гармонично сочетаются в нем психические и ментальные компоненты? Какое из врожденных стремлений преобладает — властвовать, подчиняться, замыкаться в себе? Каково его восприятие, мышление, память? Склонен ли он к созерцанию? Чем оперирует его разум — образами или словами, тем и другим вместе или ни тем и ни этим? Сколь явно выражена в нем способность описывать мир? Видит ли он мир таким же, каким Вордсворт и Трэхерн видели его в детстве? И если так, что необходимо предпринять, чтобы сияние и свежесть не растворились в свете обыденности? Или, иными словами, как нужно учить детей, чтобы, выводя их на уровень абстракций, не убить в них способности мыслить образами? Как примирить анализ и конкретный образ? Таких вопросов возникает превеликое множество, и на все необходимо найти ответ. Например, усваивает ли ребенок все витамины из пищи и не подвержен ли он какому-нибудь хроническому заболеванию, которое, не будучи обнаруженным, понижает его жизнеспособность, омрачает настроение и заставляет его чувствовать отвращение ко всему, скуку, и замышлять глупые или недобрые поступки? Какой процент сахара у него в крови? Не затруднено ли дыхание? Какая у него осанка, и как функционирует организм, когда ребенок работает, играет, учится? Помимо того, множество вопросов связано с особой одаренностью каждого ученика. Проявляет ли он способность к музыке, к математике, к ручной работе, внимательно ли он наблюдает и как осмысляет свой опыт — логически или в зрительных образах? И наконец, насколько он будет внушаем, когда вырастет? Все дети легко поддаются гипнозу — четверо из пяти быстро погружаются в гипнотический сон. У подростков это соотношение меняется. Четверых из пяти невозможно загипнотизировать. Мы определяем, кто те двадцать из ста, которые вырастут гипнабельными.

— И вы можете выявить их еще в детстве? — спросил Уилл. — Но зачем это делается?

— Да, мы выявляем их, — ответил мистер Менон, — и это очень важно. Еще важнее это было бы для вас, в вашем мире. Потому что в вашем обществе, с точки зрения политики, те двадцать процентов, которых легко полностью загипнотизировать, представляют собой серьезную опасность.

— Опасность?

— Да, так как они неизбежно становятся жертвами пропагандистов. При старомодной, донаучной демократии любой вдохновенный оратор, имеющий за собой сплоченную организацию, может без труда превратить эти двадцать процентов в сомнамбул, фанатически преданных своему гипнотизеру и жаждущих его прославления и величия. А при диктаторском режиме эти же самые сомнамбулы, исполненные слепой веры, становятся ядром могущественной партии. Вот почему для любого общества, которое дорожит своей свободой, важно в раннем возрасте выявлять поддающихся гипнозу, обучать их противиться внушениям врагов свободы. Помимо этого, следовало бы перестроить общество так, чтобы врагам свободы было трудно или даже невозможно оказывать подобное воздействие на людей.