Остров - [63]

— Шиванаяма, — произнес священник, нарушив долгое молчание, — Шиванаяма. — Он поманил рукой своих слушателей.

Поднявшись с места, высокая девушка, та самая, которую Уилл видел на скале, взошла по ступеням алтаря. Привстав на цыпочки — ее кожа при свете ламп отливала медью, — девушка надела гирлянду желтых цветов на одну из левых рук Шивы. Вложив ладонь в руку бога, она взглянула в его безмятежно улыбающееся лицо и постепенно крепнущим голосом заговорила:

О творец и разрушитель, держащий и уничтожающий все;

Ты танцуешь в сиянии солнца посреди птиц и смеющихся детей

И глухой ночью посреди мертвых на сожженной земле;

О Шива! Черный, ужасный Бхайрава,

Тождество и Призрак, Вместилище всех вещей,

Правящий жизнью, мой дар тебе — эти цветы,

Правящий смертью, мой дар тебе — сердце,

Мое сердце — выжженное, как земля.

Невежество и самость преданы огню.

Танцуй, Бхайрава, посреди пепла.

Танцуй, Правитель Шива, посреди цветов,

Я буду танцевать с тобой.

Подобно сотням поколений танцующих в экстазе паломников, девушка воздела руки и затем спустилась по ступеням вниз, в сумрак.

Кто-то выкрикнул:

— Шиванаяма!

Муруган презрительно поморщился, тогда как юные голоса подхватили:

— Шиванаяма! Шиванаяма!

Священник вновь принялся распевать гимны. Серая птичка с алой головкой впорхнула в одно из зарешеченных оконец, отчаянно заметалась среди ламп над алтарем, с возмущением и ужасом заверещала и выпорхнула наружу. Пение, дойдя до высшего напряжения, перешло в шепот, в мольбу о мире: «Шанти-Шанти-Шанти». Старый священник махнул рукой. На этот раз из тьмы вышел юноша — темнокожий, мускулистый. Склонившись, он надел гирлянду на шею Парвати и, перевив цепь белых орхидей, вторую петлю накинул на голову Шиве.

— Двое в одном, — сказал он.

— Двое в одном, — откликнулся хор молодых голосов.

Муруган яростно затряс головой.

— О, отошедшие к иному берегу, — продолжал темнокожий юноша, — приставшие к иной земле, ты, просветленный, и ты, просветленная; о, взаимные освободители, сочувствие в объятиях бесконечного сочувствия.

— Шиванаяма.

Юноша поднялся на ноги.

— Опасность, — заговорил он. — Вы добровольно, осознанно пошли ей навстречу. Вы разделили ее с другом, со многими друзьями. Разделили сознательно, с той степенью осознанности, когда опасность становится йогой. Двое друзей, связанные веревкой, на отвесной скале. Иногда трое или четверо. Каждый осознает свои напряженные мускулы, свою сноровку, свой страх и силу духа, превосходящую страх. И каждый, конечно же, думает в это время о других, заботится о них, делает все ради их безопасности. Жизнь в наивысшей точке физического и умственного напряжения, жизнь насыщенная, осознанная как ценность из-за непосредственной угрозы смерти. Но после йоги опасности наступает йога достижения вершины, йога отдыха, йога расслабления, йога полной, всецелой восприимчивости, йога понимания данного как данного, без проверки моралью, без примеси заимствованных идей или произвольных фантазий. Вы сидите здесь, расслабившись, бездумно глядя на облака и солнце, открыто вглядываясь вдаль, способные принять бесформенное, не облеченное в оболочку слов молчание мыслей, которое неколебимый, вечный покой вершины позволяет вам провидеть в мерцающем потоке обыденного сознания. А после наступит йога спуска, следующая ступень йоги опасности: время нового напряжения и осознания жизни во всей ее блистательной полноте, тогда как сами вы находитесь на волосок от гибели.

И вот, достигнув дна пропасти, освободившись от веревки, вы шагаете по скалистой тропе к виднеющимся впереди деревьям. Внезапно вы оказываетесь в лесу, и здесь вас ждет иная йога — йога джунглей; жизнь бьется рядом с вами, жизнь джунглей со всем ее великолепием и гниющей, кишащей мерзостью грязью, со всей ее мелодраматической двойственностью: орхидеи и сороконожки, нектарицы и пиявки — одни питаются нектаром, другие — кровью. Жизнь, восстающая из хаоса и безобразия, творящая чудеса рождения и возрастания, но творящая их, как представляется, безо всякой цели, кроме саморазрушения. Красота и ужас, — повторил он, — красота и ужас. И вдруг, вернувшись из одной из экспедиций в горы, вы понимаете, в чем состоит примирение. И не просто примирение. Слияние, единение. В йоге джунглей красота заставляет вас осознать ужас. В йоге опасности жизнь примиряет с вечным присутствием смерти. Равная Субботе йога вершины помогает отождествить вашу самость с пустотой.

Наступило молчание. Муруган нарочито зевал. Старый священник зажег новый жгут ладана и, бормоча, овевал им танцующего бога и также космических любовников — Шиву и его супругу.

— Дышите глубоко, — сказал Виджайя, — и, пока вы дышите, сосредоточьте свое внимание на благоухании. Пусть все ваше внимание будет поглощено им; осознайте, что это такое — явление, невыразимое словами, неподвластное объяснению разумом. Осознайте его в чистом виде. Примите это как тайну. Благоухание, женщины и молитва — вот три вещи, которые Магомет любил превыше всего. Необъяснимо ощущение аромата, прикосновения к коже, необъяснимо переживание любви, и — тайна тайн — Единое во многом, Пустота во всем, Тождество, присутствующее в каждом явлении, в каждой точке и каждом миге. Вдыхайте, — повторил он, — вдыхайте, — и, садясь, прошептал напоследок, — вдыхайте.