Остров гуннов - [27]

Нас встретил подтянутый смуглый старик в белом парике со спускающимися вниз ушами, одетый в костюм, похожий на современный.

– Сар, – сказал стражник. – Адон всего нашего народа. Поклонитесь.

Сар подал нам руку. Это был верх демократии.

– Жертвы деспотизма? Изменники родины? Иностранные агенты? У нас тут целая колония.

Тео сдержано рассказал о массовой резне противников гуннского режима и нашем бегстве.

– Деньги есть? – неожиданно спросил Сар.

Тео сказал:

– Есть касса повстанцев.

– Тогда предлагаем поселиться в отелях у моря. Платить будете вы, власть не располагает лишними средствами, и не имеет влияния на бизнес.

Мы поселились у моря в колонии изгнанников, в дешевом отеле. В каждом номере была крошечная гостиная, спальня, кухонька и ванная. Пол покрыт пыльным зеленым подиумом, не чищенным, наверно, десятилетиями. Сразу обнаружились большие черные тараканы.

Наконец, мы с Ильдикой оказались в безопасном пространстве, где нет постоянной угрозы гибели. Это было самое счастливое время нашей жизни. Не хотелось думать о будущем.

Мы были отпущены на свободу, как в командировке, выходили на улицы, залитые электрическим светом реклам, мимо блистающих ярких и шумных борделей, магазинов, где было много товаров, которые только могли предчувствовать бедные воображением гунны. У кассы улыбающийся молодой человек в модном парике торжественно нес в кассу голую резиновую женщину, натуралистичную до мельчайших подробностей, как в криминалистической скульптуре. Продавщица даже не покраснела, здесь это ходовой товар не удовлетворенных естественным сексом.

Разговаривали в кафе с опрятными смуглыми посетителями, бритыми (здесь за бороду брали пошлину) и в париках.

Посещали музеи с артефактами древних племен, где видели мумии забальзамированных вождей гиксосов. На выставке современного искусства вглядывались в гармонические черные брызги на вечном белом фоне – полотно местного художника-авангардиста, пытающегося избавиться от натуралистических картинок-образов, чтобы выразить суть своего мироощущения. Я стал понимать картины Ильдики: она шла к себе. И я хотел всю жизнь избавиться от бездумно засасывающей картинки внешнего мира, пробиваясь в немыслимую мечту о себе. Как трудно отвязаться от внешнего, убрать это препятствие натуральности, стать свободным! Авангардизм времени – это попытка увидеть его суть, не заслоняемую образами-картинками. Гунны преследуют авангард потому, что не желают вырваться из привычных представлений.

Чего мы хотели, одинокие в этих чужих мирах? Чтобы нас не разлучали и не мешали любить.

Как рассказали нам колонисты-диссиденты, суть системы этой страны – крайняя степень полной свободы. Главное – индивидуальное творчество (делай что хочешь!), которое путем сближения и отталкивания само отрегулирует отношения в обществе, а в какие новые формы гармонизации и нового гуманизма они превратятся, покажет будущее.

Когда-то у них было божество – Сетх, изображаемый человеком с головой осла, олицетворявший стихийные силы природы, бог грозы, воитель с огненным копьем. С тех пор природное естество свободы стало нутром этого народа.

Это был мир холодной открытости отношений, с нередкой стрельбой увесистых пистолей-«пушек» конкурентов, и оттаскиванием убитых («извините, ничего личного»). Ибо свобода тесно повязана взаимодействием «своего» и «чужого». Одна национальная идея: разбогатеть. Пусть неудачник плачет! Они приветствовали друг друга словами: «Привет, как преуспел?»

Защищенность гуннов ореолом показной нравственности и веры здесь не работала. У гиксосов вообще не было понятия истины, нравственных ценностей. Они тут были не нужны. Нет культа чего-то высшего, оценочные стандарты высокого и низкого уравниваются в правах. Высшее – это лишь достижение передовых технологий, позволяющее насладиться новинками, богатым в первую очередь.

Предельно правдивое дно откровенности и абсолютной естественности, лишенной провинциального стыда гуннов, под его покровом вершащих постыдное. Только правда рациональности. Полная свобода от любви – голый секс. Что-то уже не человеческое, безжалостное и роковое, как – вспомнил! – в Освенциме. Изнанка жизни.

Но было в гиксосах своеобразное обаяние: совсем не было лицемерия и лжи, при таком образе жизни им неоткуда было появиться. И совсем не употребляли мата, его заменяла опасная интеллигентность речи. Постоянное присутствие голой правды обходилось без него.

У гиксосов гуманные законы, вернее, их совсем не было, как не было и суда. Они бы мешали свободе. Главным был деловой контракт, он обозначал все. Неудачник сам вершил суд – кончал с собой.

Здесь жили гораздо богаче. Успех стал признаком достоинства и добродетели. Утвердившаяся дарвиновская теория естественного отбора – элиминации особей, отклоняющихся от средней нормы, давала успешным право быть честными.

Здесь тоже считали, с большей правотой, что гунны нарушают права человека, и обвиняли их в коррупции. Ее тут не могло быть. Коррупцией считалось, если Сар не делится со своей элитой.

Гиксосы гордились своей свободной страной, и считали, что так должно быть во всем мире. Противостояние с соседями перешло в этические и психологические формы, хотя никто не знал, зачем оно. Просто пушки были наведены друг на друга. Видимо, это было выражением животной жажды захватить новые пространства, полные сокровищ.