Остров - [33]

Миновав мост, мы выехали на площадь и остановились рядом с машиной Энрике. До начала новильяды[23] оставалось еще десять минут, и, облокотившись о перила, мы смотрели в пропасть. Каменистые склоны, обрызганные зеленью, казались отвесными стенами. Воды Гуадалевина ниточкой серебрились на самом дне среди камней, а дальше начиналась розово-желтая долина, напоминающая своими красками мороженое с клубникой и ванилью. Галки неподвижно парили в воздухе. Потом внезапно, будто по сигналу, упали вниз и с криками нырнули под арки моста.

– Идем, – сказала Долорес – А то опоздаем.

Вниз по улице Кастелар текла река людей. Мундиры цвета хаки перемешались с черным платьем крестьян и погонщиков, густое людское месиво, – что-то вроде похлебки, – пахло вином и потом. Мужчины оборачивались, чтобы разглядеть нас, и Долорес, сорвав косынку с головы, обняла меня за талию.

– Идиоты… – процедила она. – Так и хочется плюнуть им в рожи…

Остальная компания поджидала нас в одном из кафе напротив арены, и мы сели выпить по стакану тинто. Энрике ушел за билетами, а когда он вернулся, мы встали, и Мигель, позвав официанта, дал ему ассигнацию в двадцать дуро. Магда нервно кусала ногти. Пока парень ходил за сдачей, она подошла ко мне и чуть не силой отвела в сторону.

– Ради бога, будь повнимательнее к Мигелю, – сказала она. – У бедняги создается впечатление, что все терпят его только ради меня, он еле держится. Вчера он не спал до четырех утра, пока я не вернулась… Я боюсь, как бы он не натворил чего-нибудь…

Магда говорила своим манерным детским голоском, и я ответила, что Мигель достаточно взрослый, чтобы обойтись без нянек. Но она продолжала канючить.

– Он невыносим. Я для него – все, и он не понимает, что мне иногда надо без него побыть на людях, хотя я и люблю его… Он сказал, что, если я его оставлю, он убьет себя. Я же не виновата, что мужчины такие и им нравится болтать со мной…

На трибуне я села рядом с Энрике. Прошло больше двенадцати лет, с тех пор как я смотрела здесь бой быков, и сейчас я вспомнила последнюю корриду, на которой была с Рафаэлем во время майской ярмарки. Губернатор пригласил нас в ложу, и Антонио Бьенвенида посвятил мне своего второго быка и отрезал ему оба уха.

На этот раз матадорами были трое неопытных и своенравных парней, но животные не дали им возможности показать себя. С первым быком ничего не вышло: он не позволил себя водить, и тореро то тайком, то явно гнал его ударами мулеты, пока под свист публики не прогнал вообще. Второй бык начал было входить в игру, но и его хватило ненадолго: после первых же бандерилий он подогнул передние ноги и упал. Тореро вел быка, бестолково вскидывая локти, и кончил тем, что убил его ударом в шею. Зрители скучали, возмущались, и меня вдруг одолела нервная слабость, всегда возникающая на плохой корриде, – какая-то смесь тоски и пустоты, постепенно наполняющая все тело.

В таких случаях лучше всего, если бык неожиданно прыгнет через барьер и нападет на смотрителя. От нечего делать я принялась разглядывать зрителей. Кругом сидели погонщики мулов в шляпах и жилетах и сеньоры, поглощавшие мансанилью и курившие сигары. На лицах женщин было написано алчное напряжение, как у всех, кто жаждет крови.

Третий бык тоже оказался трусливым и неинтересным. Тореро вел его осторожно и только справа, но публика хлопала и ободряла его. Меня удивило столь различное отношение к тореро, но сосед объяснил мне, что этот из Ронды.

– А остальные откуда? – спросил Энрике.

Мужчина скривился в пренебрежительной гримасе.

– Из Малаги.

Я подумала, что, если бы Педро Ромеро воскрес, он не смог бы гордиться своим земляком, и мне захотелось уйти. Казалось, коррида никогда не кончится. Бык вдруг останавливался и тут же успокаивался, и тореро никак не мог поставить его для удара. Он дважды пытался это сделать, наконец в третий раз ему удалось. Трибуны аплодировали, тореро подали стакан воды. Энрике скучал не меньше моего. Пока рондиец пил, он встал и заявил, что в подобных случаях надо давать чашку цикуты.

– Ребята, – сказал он, – я сматываюсь.

Все последовали за нами, и мы уселись в кафе на площади. Не попавшие на корриду торчали на улице или спорили, собравшись группками. Долорес заказала бутылку тинто. Скука нередко вызывала у меня желание выпить, и я машинально осушила стакан. Энрике тоже.

– Хочешь еще?

– Я умираю от жажды.

– Превосходное вино, – сказала Долорес. – Можно взять еще бутылку.

С арены доносился свист. Цыганка с ребенком на руках просила милостыню. Энрике подозвал официанта.

– Еще одну.

– Тинто?

– Тинто.

Лаура налила мне второй стакан. Солнце только что скрылось, но небо еще было синим и гладким. Люди наполняли улицу. Был канун дня Сантьяго, и в воздухе пахло праздником. Чистильщик ботинок, сидя за соседним столом, внимательно изучал мои ноги.

– Вы не знаете о последней выходке Фефе?

– Нет.

– Вчера вечером он остановился у того филиала банка, что в конце Лариоса, и поменял таблицу котировки. Стоимость фунта стерлингов, доллара и франка упала на восемьдесят процентов. А лира, наоборот, поднялась больше чем на тысячу песет. Вокруг толпились туристы… Говорят, кое-кто покончил с собой.