Остров Фереор - [42]

И вот она также в городах и деревнях — в Бордо, Пантэне, Касси, Ландерно, Роншене, Марселе, Алжире; в Гибралтаре, Клэпгеме, Ельсенере, Сиракузах, Эскуриале, в самых мелких деревушках; живую, ее черпают из источника волн в десятиламповом приемнике у господина нотариуса или из антенны с жалким ящичком в квартире учителя, она говорит о себе всюду, опьяняя все человечество до самых захолустных деревень включительно. Даже на Таити, маленькие таитянки, возвращаясь из школы или яслей, украшенные красными цветами кетмийника, слушали в громкоговорителях передачу из Нумеа.

Все человечество думает о Франции.

Ах Франция! Париж — это земля изобилия! Предмет всех форм зависти: наивного восхищения, жестокой ревности. Видят золото под Триумфальной аркой, скатывающееся бурным потоком на Париж и Францию, чудесное золото, золото и богатство.

Франция стала скинией всего света.

Но еще этот болид! Эта золотая скала!

С тех пор как стало известно, что она на земле, вся земля кипит, как муравейник, около которого упал целый хлебный сноп. Все газеты полны «научных статей», сфабрикованных при помощи ножниц и ложных интервью астрономов. Все газеты пишут о том, что какой-то американский директор обсерватории предсказывает новые явления в том же роде. И по вечерам, во мраке, по всей земле, во всех странах, которые видят Медведицу и Полярную звезду, и в тех, которые видят Южный крест и Млечный путь, от экватора до обоих арктических полюсов — все народы дрожат в золотой лихорадке…

Народы… то есть два миллиарда людей белых, черных, красных, желтых, бронзовых, которые дышат, едят, живут, борются на обитаемой земле.

Богатые и бедные дрожат в золотой лихорадке.

Банкиры омрачены этим избытком золота, которое не лежит в их кассах… Рабочие фабрик и заводов мечтают о том, что их заработок увеличится десятикратно, стократно, выплачиваемый осколками болида. Хозяйки, рассчитывая каждый грош, убивая на это всю свою жизнь, с более легким сердцем расплачиваются с торговцами, в надежде, что все скоро подешевеет и каждый получит свою долю золотой скалы.

Золотопромышленники в Южной Африке, Аляске — на берегах ледяного Юкона, золотопромышленники Кулгардии под австралийскими эвкалиптами, гвинейцы, дрожащие от желтой лихорадки у реки с кайманами[37]—все при мысли о чудовищном золотом утесе обескуражены, проникаются отвращением к своей повседневной работе и жалкой добыче в несколько унций золота, вырванной у амальгамы.

*

Золотая лихорадка…

В каждой стране, внутри пограничных линий, образующих географию земли, это — основное желание, идущее навстречу патриотическому эгоизму; все нации помышляют о том, чтобы получить большую или меньшую долю золота.

В Берлине большая манифестация спускается по Унтерденлинден с пением «Deutschland über Alles», дефилируют вперевалочку в захолустных городах, говорят о том, чтобы итти в Париж за золотом острова Фереор…

В Лондоне, Эдинбурге, Кардифе, Манчестере во всей Англии Джон Буль, со своей «пенковой» трубкой в клюве, хорохорится у прилавков баров со стаканом любимого джина в руках: «Hy-с, эти французики! Они воображают, что им все дозволено! Но стоп! Все пополам. Rule, Britannia! Теперь более чем когда бы то ни было хозяйка морей… Для нас нашла Франция этот остров Фереор…»

В Дублине, в караулке, милиционеры независимой Ирландии измеряют на карте предполагаемое расстояние до острова Фереор: «Ирландии ближе всего».

В Мадриде на улице дель-Солль обтрепанные гидельго[38] важно рассуждают об этом новом, удивительном галлионе[39]: «Не найдется ли несколько самородков для доблестного испанца!..»

«Ого! Наши братья-латиняне! говорят лацарони[40] смакуя лапшу или жареных осьминогов, в часы, когда Везувий мирно дымится на фоне лилового заката, — наши заальпийские братья недурно хватили!»

«Нам принадлежит по праву это скала из железа и золота», — говорят в Чикаго, в Нью-Йорке, в Сан-Луи.

«А почему не нам!..» — размышляет метис — докер, нагружая на спину мешки кофе.

«А! Нам повезло хоть раз в жизни, ведь мы французские граждане», — вздыхает и курчавый Хова из Тенерифа и бронзовый индус в Пондишери, повязывающий свой тюрбан после омовения, и вшивый негр, чистильщик сапог на набережной Сфакса.

И везде начинают говорить о насилии, к которому, быть может, придется прибегнуть, чтобы разрешить этот вопрос.

Говорят, глупо смешивая данные о действительных силах и предположения.

Все, что здесь говорится, в сущности не имеет значения. Это лишь фонографическое отражение мнений, высказанных газетами, которые являются законодателями мнений.

Чтобы следить за судьбой страны, существуют правители.

Берлинские чувствуют, что Германия бессильна перед Францией, опирающейся на свое золото. На Рейне есть черные войска. При первом неприязненном движении они станут бомбардировать и разрушать Кельн, Майнц, Карлсруэ, десять крупных германских городов а потом есть еще Англия, которая завтра вступит в союз с Францией, — две разбойницы, готовые лишить Германию ее доли золотой скалы.

На земле, по крайней мере в настоящее время, делать нечего. На море еще видно будет. За отсутствием броненосцев есть новые подводные суда. А для грозного нападения на Париж или Лондон, — две тысячи аэропланов в Шварцвальде и цеппелины шведских и голландских заводов, готовые притти на помощь по первому зову.