Остроумие урядника - [2]

— Ваша благородия, не обиждайте! Я завсигда вас жаловать буду, — просил Шмуль.

— Ведите его, говорят вам! — крикнул урядник.

Взяли бедного Шмуля, не понимавшего, что от него хотят, и подвели поближе к трупу. Шмуль закрыл руками лицо и отворотился.

— Присядь-ка сюда ближе, не церемонься. Мы с тобой разошьем и пересмотрим требухи, — продолжал, улыбаясь, урядник. — Знаешь, чтоб потом ты не сказал, что я утаил что-нибудь да на тебя поклеп взвожу. Ведь ваш брат горазд на доносы! Ироды вы, христопродавцы! Тащите его сюда! — шипел уже урядник.

Но бедный сын Израиля дрожал, как лист, и болезненное чувство омерзения исказило его черты.

— Гевулт! Рятуйте!!. Паноцку любий! Ідітъ, я вам сось сказу! Не чіпайте тільки мене!.. Я вам сось цікаве сказу!

— Ну, ну!.. Что ты там скажешь? А ты, сотский, припри двери, чтоб не ушел.

Урядник отошел с Шмулем в сторону.

— Ваша благородія!.. Паноцку мій!.. Возьміть карбованця та пустіть мене! Цур узе йому! Нехай воно сказиться!

— Что? Карбованца?.. Шутить вздумал?..

— Паноцку! За віщо з мене рабувати? Адзе я вам…

— Молчать! — крикнул, побагровевши, урядник. — Ступай, держи руками легкие: я пересмотрю их.

— Паноцку, возьміть два!

— Ступай к легким, паршивец! Я тебя знаешь как?..

— Ох, вей мір! Возьміть трояка! — умолял Шмуль, едва стоя на ногах.

Урядник наконец взял отчипного и вытолкал Шмуля, так как последнему начинало делаться дурно.

"Трояком думаешь отвертеться, мошенник? — ругался со злостью урядник. — Шалишь!" Он подошел к трупу и начал стоически-напряженно его рассматривать.

Вдруг урядник отскочил; лицо его вспыхнуло благородным негодованием:

— Неладно! Шов нарушен!.. Совершилась кража. Подайте сюды Шмуля! Где стража была, что допустила такое святотатство? Позвать старосту! Акт составить! Я вас всех под суд! — кричал уже на всю корчму урядник. — Неси сейчас покойника в корчму: нужно вынуть внутренности, спрятать их в скрыню и запечатать, пока начальство прибудет для проверки. Тащи его сюда!!

Ни жив ни мертв стоял Шмуль. Он понимал, что это напасть, что урядник хочет только еще раз сорвать, но он понимал также и то, что никто не остановит его и что через минуту вся эта мерзость может очутиться в скрыне и осквернить все для него священное.

Со слезами на глазах начал Шмуль умолять урядника:

— Сто ви од мені хочете, ваша благородія? Я бідний цоловік, маю зінку і діти… Ох, гевулт! Я не маю більсе сцо вам давати. Сурко! Проси ласкавого пана, соб зглянувся, не паскудив нас!! — уже всхлипывая и утираясь полой, просил Шмуль, а Сура ловила у господина урядника руку, чтоб, облобызать ее.

Слезы, конечно, только потешали начальство; необходимо нужно было сделать вторично более существенные приложения. Неизвестно, на чем бы остановился торг, если б не пришло в голову Шмулю ввернуть случайно в мольбу и такую фразу:

— Паноцку, їй-богу, більсе не мозу… Я бідний зидок! Шо ви на мене одного насіли?.. Хіба мало в насому селі хазяїв, багатих сце?!

— Ну, черт с тобой! Давай еще трояка, — заключил урядник. — С паршивой собаки хоть шерсти клок!

"А в самом деле, — подумал он, — остроумную мысль сообщил мне Шмуль: нельзя же телу лежать все у одного человека, пока выроют могилу и сделают гроб; нужно эту повинность разделить между обществом".

Приказано было тотчас же привезти санки, на которые и положен был труп. Покрыв рогожкой клажу, урядник приказал двум сторожам вывезти санки из корчмы на улицу. Двинулась эта странная процессия к первой попавшейся хате: впереди — урядник, позади — сотский. Подъехали. На призьбе сидит лет восьми девочка в материнском кожухе; на руках у нее грудной ребенок.

— Дома батько или мать? — спрашивает урядник.

— Нема тата, поїхали з хурою, а мама слабі, - отвечает пискливым голосом девочка.

— Отвори сени! — приказал ей урядник. — Снимайте с санок покойника! — обратился он к запряженным в сани сторожам. — Да несите в хату.

С ужасом вбежала девочка к матери и сообщила ей, что хотят мертвяка несть в хату. Переполошилась и больная, слезла с печи, накинула на плечо опанчу и вышла, дрожа, в сени. А в сенях уже лежит на рогожке обезображенный, погнивший, разлагающийся труп, и начальство приказывает отпереть дверь в хату, чтобы там поберечь покойника, пока сделают гроб.

— Паночку! — возопила обезумевшая хозяйка. — Що се за напасть? За віщо знущатись хочете? Я сама тільки з дітьми у хаті, слаба… Змилуйтесь!..

— Я не могу, за всех отвечать не стану! — настаивал урядник. — Ведь это не жид, чтоб его можно было и в хлев швырнуть, между свиней; ведь это христианин. А где ж видано, чтобы христианское тело лежало в сенях или в хлеву до погребения? Его нужно с честью положить в хате на столе, под образами, пока батюшка отправит панихиду.

— Та уже воно, прости господи, смердить так, що і мене, і діток вижене з хати!

— Так что ж ты, дура? Я за тебя грех буду брать на душу? Из-за тебя в пекло мне идти, что ли? — кричал уже урядник, отворяя двери в хату.

Повалилась перепуганная хозяйка ему в ноги:

— Паночку, серце! Не робіть цього! Не паскудьте моєї хати, пошануйте, бо я и на ногах ледве стою! Я вам чим-небудь одслужу за вашу ласку.

— Давай трояка, так черт с тобой! Я повезу своего деда в другую хату!