Остроумие мира - [16]

Изжарив меня всего без всякого успеха, изумленный врачеватель наш, сбитый с толку моим упорством, принялся за жену. Золотой слиток был еще совсем горячий, и как только он был приложен к ее ноге, она тотчас судорожно дернулась и закричала:

— Ой, не надо! — И тут же, обращаясь ко мне, добавила: — Я проиграла. На вот тебе твой бетелевый лист.

— Ага! — крикнул я ей с торжеством. — Видишь теперь сама, что я был прав! Ты первая заговорила и подтвердила то, что я вчера утверждал, то есть что все бабы болтуньи!

Присутствующие, слыша этот странный разговор между нами, в первую минуту ничего не поняли. Но когда я им все рассказал, их изумлению моей глупостью не было границ. «Как! — вскричали они. — Это из-за того, чтобы не проиграть листа бетеля, ты поднял тревогу по всему дому, взбудоражил всю деревню! Из-за такого пустяка ты дал себя всего изжечь с головы до пят!» С этих пор меня и прозвали Бетель-Анантайя.

Судьи согласились, что такая черта глупости, без сомнения, дает ему много шансов на приветствие воина, но все же надо выслушать еще четвертого конкурента. Тот сейчас же начал свою повесть.

— Девочка, на которой меня женили, после заключения брака оставалась, по причине малолетства, шесть лет у своих родителей. По прошествии этого времени ее родители уведомили моих, что девушка выросла и может исполнять обязанности супруги. Но моя мать, к несчастью, в это время была нездорова, а родители невесты жили верст за 25 от нас, и поэтому она сама не могла отправиться за моей женой. Она и послала за женой меня самого, давая мне на дорогу тысячу наставлений, как и что говорить, что делать. «Я ведь знаю тебя, — говорила она мне, — и у меня сердце не на месте». Но я ее успокоил и отправился в путь.

Тесть принял меня прекрасно и по случаю моего приезда устроил пир, на который созвал всех браминов своей деревни. Я пробыл у него три дня, а после того он меня отпустил, а со мной и мою жену. Он нас благословил, пожелал нам долгой, счастливой жизни, многочисленного потомства, а когда мы уезжали, громко рыдал, словно предчувствуя несчастье, которое скоро должно было случиться. _s

Дело было в самой середине лета, и в день нашего отъезда стояла чрезвычайная жара. Наш путь лежал в одном месте через песчаную пустыню, по которой надо было пройти верст восемь. Раскаленный песок немилосердно жег нежные ноги моей жены, которая до сих пор жила в большой неге в родительском доме и совсем не была привычна к таким жестоким испытаниям. Она начала жаловаться, потом принялась горько плакать, наконец, бросилась на землю и не хотела подниматься, говоря, что она тут и умоет.

Я сел рядом с ней. Я был в безвыходном положении и не знал, что делать. Но в это время мимо проезжал караваном какой-то купец. С ним шло полсотни волов, нагруженных разными товарами. Я рассказал ему о своем горе и просил его присоветовать, что мне делать, как спасти мою жену. Он отвечал, что в такую жару нежной молодой женщине одинаково опасно и сидеть на месте, и ждать, что она, наверное, умрет так или иначе, и что для меня гораздо выгоднее уступить мою жену ему, нежели подвергаться такому страшному испытанию — видеть, как она умирает на моих глазах, да еще потом навлечь на себя подозрение, что я же сам и убил ее. Что же касается до украшений, какие на ней были, то купец их оценил в 20 монет, но охотно предлагал мне за них 30, если я уступлю ему жену.

Его доводы показались мне очень разумными. Я взял деньги и отдал ему жену. Он посадил ее на одного из лучших своих волов и поспешно удалился со всем своим караваном. Я тоже побрел дальше и пришел домой с совершенно изжаренными ногами.

«А где же твоя жена?» — крикнула мне мать, как только увидела меня издали.

Я, конечно, рассказал ей без утайки все, что произошло со мной после ухода из дому: как меня хорошо приняли у тестя, как на обратном пути нас захватил зной, как моя жена едва от него не задохлась и как я, желая спасти ее от верной смерти, уступил ее проезжавшему купцу; в то же время я ей показал и 30 монет, полученных от купца.

Моя мать пришла в бешенство от этого рассказа.

«Злодей, безумец, презренный! — кричала она мне. — Ты продал свою жену! Ты отдал ее другому! Жена брамина стала наложницей гнусного судры! Что скажет ее и наша родня, когда узнают о таком безумии, о такой унизительной и позорной глупости!»

Конечно, родители жены недолго оставались в неизвестности; они скоро осведомились о печальном приключении их дочери. Они в ярости примчались к нам и, наверное, убили бы меня и мою ни в чем не повинную мать, если бы мы оба не дали тягу. Тогда они пожаловались старшинам нашей касты, и те единогласно приговорили меня к денежной пене в 200 монет за бесчестье, нанесенное тестю. Меня, конечно, с позором выгнали бы из касты, если бы тому не помешало уважение к памяти моего отца, человека, пользовавшегося общим почтением. В то же время оповестили повсюду, чтобы никто никогда не отдавал за меня замуж свою дочь, так что я осужден на пожизненное безбрачие.

И я надеюсь, — заключил рассказчик, — что мою глупость вы не поставите ниже глупости моих соперников, и я имею право участвовать в соискательстве.