Осточерчение - [3]

он ей врёт, потому что якобы бережёт

а она возвращает ему должок

у него блек-джек, у неё какой-то другой мужик

извини, дружок

как же умудрилась при нас остаться вся наша юность

наша развесёлая наглеца

после всех, кого мы не пожалели

ради дурного ли дельца

красного ли словца

после сотой любви, доеденной до конца

где же наши чёрные зубы, детка

грубые швы

наши клейма на пол-лица

27 июля 2009 года

Final Cut

осень опять надевается с рукавов,

электризует волосы – ворот узок.

мальчик мой, я надеюсь, что ты здоров

и бережёшься слишком больших нагрузок.

мир кладёт тебе в книги душистых слов,

а в динамики – новых музык.

город после лета стоит худым,

зябким, как в семь утра после вечеринки.

ничего не движется, даже дым;

только птицы под небом плавают, как чаинки,

и прохожий смеётся паром, уже седым.

у тебя были руки с затейливой картой вен,

жаркий смех и короткий шрамик на подбородке.

маяки смотрели на нас просительно, как сиротки,

море брызгалось, будто масло на сковородке,

пахло тёмными винами из таверн;

так осу, убив, держат в пальцах – «ужаль. ужаль».

так зарёванными идут из кинотеатра.

так вступает осень – всегда с оркестра,

как фрэнк синатра.

кто-то помнит нас вместе. ради такого кадра

ничего,

ничего,

ничего не жаль.

31 августа 2009 года

Рэп для миши

никого в списке, мама

одни пропуски

никакой речи, мама

кроме горечи

из-под ботинок зияют пропасти

из-под ладоней уходят поручни

вот как шелестит моя тишина, как гюрза, вползая

вырастает, инеем намерзая

нервная и чуткая, как борзая

многоглазая

вся от дыма сизая, будто газовая

это только казалось, что всё звучит из тебя,

ни к чему тебя не обязывая

а теперь твоя музыка – это язва,

что грызёт твоё горло розовое,

ты стоишь, только рот беспомощно разевая

тишина сгущается грозовая

никакой речи, мама, кроме горечи

чья это ночь навстречу,

город чей

что ж тебе нигде не поётся,

только ропщется

только тишина над тобой смеётся,

как дрессировщица

музыка свивалась над головой у тебя как смерч, она

была вечная

и звучала с утра до вечера

к людям льнула, доверчивая

вся просвечивала

радуги над городом поднимала

круги вычерчивала

никакого толка в ней

кроме силы тока в ней

только в ней

ты глядел счастливей,

дышал ровней

не оставила ни намёка, ни звука, ни знака

сдёрнули с языка

погасили свет в тебе

кончилась

музыка

ни одной ноты, мама

ну, чего ещё

никакой речи, мама

кроме горечи

тишина подъезжает, сигналит воюще

вяжет ручки да и пускает с горочки

«ладно, – говоришь ты себе, —

кошелёк, чемодан, вокзал

я и не такое видал, я из худшего вылезал

бог меня наказал

меня предал мой полный зал

но я всё доказал

я всё уже доказал»

знаю, знаю, дружище, куда ты катишься

повседневность резко теряет в качестве

жизнь была подруга, стала заказчица

все истории всемогущества так заканчиваются

по стаканчику

и сквозь столики пробираться к роялю, идти-раскачиваться

делать нечего,

обесточенный

варишь хрючево

ищешь торчево

ставишь подписи неразборчиво

деньги скомканы, кровь испорчена

даже барменша морду скорчила

«как же ты меня бросила, музыка дорогая

шарю по карманам, как идиот, и ящики выдвигаю

всё пытаюсь напеть тебя, мышцу каждую напрягая,

но выходит другая

жуткая и другая

знала бы ты, музыка, как в ночи тишина сидит по углам

и глядит, проклятая,

не мигая»

Ночь 20–21 августа 2009 года, Киев

Снова не мы

Рыжей

ладно, ладно, давай не о смысле жизни,

больше вообще ни о чём таком

лучше вот о том, как в подвальном баре со стробоскопом

под потолком пахнет липкой самбукой и табаком

в пятницу народу всегда битком

и красивые, пьяные и не мы выбегают курить,

он в ботинках, она на цыпочках, босиком

у неё в руке босоножка со сломанным каблуком

он хохочет так, что едва не давится кадыком

чёрт с ним, с мироустройством, всё это бессилие и гнильё

расскажи мне о том, как красивые

и не мы приезжают на юг, снимают себе жилье,

как старухи передают ему миски с фруктами для неё

и какое таксисты бессовестное жульё

и как тетка снимает у них во дворе с верёвки

своё негнущееся бельё,

деревянное от крахмала

как немного им нужно, счастье моё

как мало

расскажи мне о том, как постигший важное – одинок

как у загорелых улыбки белые, как чеснок,

и про то, как первая сигарета сбивает с ног,

если её выкурить натощак

говори со мной о простых вещах

как пропитывают влюблённых

густым мерцающим веществом

и как старики хотят продышать себе

пятачок в одиночестве,

как в заиндевевшем стекле автобуса,

протереть его рукавом,

говоря о мёртвом как о живом

как красивые и не мы в первый раз

целуют друг друга в мочки, несмелы, робки

как они подпевают радио, стоя в пробке

как несут хоронить кота в обувной коробке

как холодную куклу, в тряпке

как на юге у них звонит, а они не снимают трубки,

чтобы не говорить, тяжело дыша, «мама, всё в порядке»;

как они называют будущих сыновей

всякими идиотскими именами

слишком чудесные и простые,

чтоб оказаться нами

расскажи мне, мой свет, как она забирается

прямо в туфлях к нему в кровать

и читает «терезу батисту, уставшую воевать»

и закатывает глаза, чтоб не зареветь

и как люди любят себя по-всякому убивать,

чтобы не мертветь

расскажи мне о том, как он носит очки без диоптрий,

чтобы казаться старше,

чтобы нравиться билетёрше,

вахтёрше,

папиной секретарше,

но когда садится обедать с друзьями

и предаётся сплетням,